...лабиринт не стоит воздвигать, потому что
Вселенная - лабиринт уже существующий.
Х.Л.Борхес
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Словно лавовый поток размером с океан, словно цунами из горящей
нефти, словно протуберанец, родившийся в недрах преисподней, на Страну
Забвения надвигалось Лето и вместе с ним надвигалась смерть.
Первыми, как всегда, умерли нежные цветы, покрывавшие черепашьи
пастбища.
Дети собирали опавшие лепестки и охапками носили их в дом судьи
Марвина.
Тот сидел в пустой светлой комнате, стены и потолок которой хранили
неистребимые следы предыдущего Лета, и рассеянно составлял из этих
лепестков картину. По замыслу судьи ее гамма должна была как-то
контрастировать с его собственными невеселыми мыслями.
Однако на этот раз у Марвина ничего не получалось. Как он ни
компоновал оттенки, к каким только ухищрениям ни прибегал - мертвые,
иссушенные неведомой силой лепестки могли выразить только то, что
выражали: тоску, тлен и печаль небытия. Дети тихо стояли вокруг и
наблюдали за его кропотливой работой. Большинству из них предстояло
умереть в самое ближайшее время, и они знали об этом.
Хотя Лето, как это ему и положено, пришло совершенно неожиданно, все
необходимые приготовления были уже сделаны, последние распоряжения отданы
и каждый знал свою дальнейшую судьбу.
Судья лично попрощался со всеми, кому на этот раз не хватило места в
Убежище - со стариками и калеками, которые и так не протянули бы долго, с
чужеродцами, имевшими здесь лишь временный приют, и детьми, слишком
взрослыми, чтобы разделить саркофаг с кем-либо из родителей и в то же
время слишком юными, чтобы самостоятельно пережить в нем страшную летнюю
пору.
За стеной заскрипел песок, послышалась простенькая, еще далекая от
совершенства мелодия, и в пустом проеме дверей появился младший брат судьи
- Тарвад, на попечении которого находились машины холода. Все свое
свободное время он посвящал музицированию и никогда не расставался с
оправленной в серебро свирелью.
Марвин отодвинул незаконченную картину и ласковым, но решительным
жестом отослал детей прочь. Возле судьи осталась только его дочь. Голову
девочки украшал венец смертницы и поэтому ей было позволено многое из
того, что не позволялось раньше.
- Какие новости, брат? - спросил судья.
- Черепахи уже перестали пастись и тронулись восвояси, - сказал
Тарвад и легонько дунул в свирель.
- Глупые создания. - Судья пожал плечами. - Их путь мучителен и не
ведет к спасению. Не лучше ли до самого последнего вздоха наслаждаться
пищей, покоем и любовью... Но ведь тебя привели ко мне совсем другие дела.
Не так ли, брат?
- Да. - Тарвад был явно смущен. - Я пришел к тебе не как к брату, а
как к судье. Всем известна твоя справедливость и рассудительность. Но я
пришел не один. Со мной странный человек, чужеродец. Его речи иногда
трудно понять, но ты будь терпелив и выслушай до конца. Если он о
чем-нибудь попросит тебя, постарайся помочь. Поверь, так будет лучше для
всех нас.
Пока изрядно Озадаченный Марвин размышлял над этими словами, мелодия
свирели постепенно обретала стройность и полнозвучность.
- Признаться, я впервые слышу такое с тех пор, как научился понимать
человеческую речь. - Марвин разжал кулак, выпуская на волю пригоршню
пестрых лепестков. - В такую пору ты беспокоишься о судьбе какого-то
чужеродца!
- Уж если говорить откровенно, его благорасположение уже само по себе
|
