1
Хэл Кэйлис устало возвращался домой, когда услышал где-то над головой клекот дракона. Он быстро посмотрел вверх, отчаянно стараясь разглядеть в небе цветное пятнышко, такое радостное по сравнению со скучным пейзажем вокруг — всеми этими серыми булыжными мостовыми, каменными домишками, горами, унылыми рудничными постройками, кучами высоких отвалов. Даже небо сегодня выглядело безрадостно-серым.
Темно-зеленый с малиновым великан — нет, пожалуй, великанша, хотя она находилась слишком высоко, чтобы он мог разглядеть характерные для самок темные полосы на брюхе, — кружил в небе, вертя рогатой головой из стороны в сторону и высматривая что-то на земле.
Где-то в утесах над деревушкой — Хэл подумал, что в своих одиноких, но отнюдь не тоскливых прогулках по горам он видел это место, — было ее гнездо. Гнездо, где драконы вот уже больше ста лет выводили своих детенышей.
Он гадал, что же вызвало ее любопытство. Да что вообще могло возбудить чей-либо интерес к их деревушке Каэрли?
«Сплошная серость, — подумал он мрачно, — включая всех ее обитателей, надрывающихся на оловянном руднике, чтобы обеспечить себе скудное пропитание».
Сегодня он прогулял уроки, решив, что просто свихнется, если еще хоть раз услышит, как учитель талдычит о том, что рабочие обязаны сохранять существующий порядок вещей, то есть послушно вкалывать на руднике семейства Трегони и с благодарностью целовать хозяевам руки.
Он мечтал — или, вернее, пытался мечтать, ибо это казалось совершенно неосуществимым, — о том, чтобы вернуть былую славу горцев. Славу отчаянных забияк и воинов, раз и навсегда утраченную, когда армия короля Дирейна прошла по их земле, уничтожив всех, кто не склонился, не присягнул на верность и не стал покорным слугой аристократов, которых король поставил управлять этим краем.
Да, прошло уже двести лет. Но до сих пор находились такие, кто поговаривал о том, что это несправедливо.
Холодный ветер хлестнул по лицу, и Хэл поежился, плотнее кутаясь в новую шерстяную куртку, подаренную только на прошлый день рождения.
Кэйлису недавно исполнилось тринадцать, и он был довольно рослым для своего возраста, хотя нескладным не выглядел никогда. Руки и ноги у него были обманчиво тонкими, создавая иллюзию слабости. Его каштановые волосы имели вечно взъерошенный вид, а на чуточку длинноватом лице сверкали непокорные зеленые глаза. Дракон пронзительно взревел, и Хэл вздрогнул, потому что совсем рядом с ним раздался ответный рев, более высокий, хотя и не столь громкий. Похоже, он доносился откуда-то из-за угла.
Он завернул за угол и увидел четверых мальчишек, мучающих детеныша дракона. Судя по всему, он только что вылупился, поскольку не превышал еще ярда в длину. Должно быть, он вывалился из своего гнезда на что-то такое, что смягчило его падение.
И теперь мать отчаянно пыталась выручить его.
Один из мальчишек был Нанпин Трегони, сын местного лорда, и Хэл понял, что детенышу осталось жить час, не больше. Трегони, на год старше самого Хэла, симпатичный, с вечной улыбкой на лице на случай встречи с кем-нибудь из взрослых, тщательно скрывал свои садистские наклонности.
Хэлу это было известно как никому другому — как-то раз он наткнулся на него, захлебывающегося истерическим хохотом при виде котенка, которого сам же Нанпин только что облил светильным маслом и поджег.
Ни один из четверки его не заметил. Трегони обломком метлы, прижатым к шее детеныша, придавливал его к земле, в то время как трое остальных тыкали в дракона заостренными палками.
Эту троицу Хэл тоже хорошо знал — прихвостни Трегони, на год-два старше Кэйлиса, вечно вьющиеся вокруг Нанпина и готовые во всем ему поддакивать в надежде на расположение сына владельца рудника — своего будущего хозяина.
Маленький дракон закричал от боли, и сверху донесся ответный крик, утонувший в насмешливом хохоте Трегони. Мальчишка порылся в поясном кармане и вытащил оттуда узкий пружинный нож. Он нажал на кнопку, и острое лезвие со щелчком выскочило из рукоятки.
— Подержи-ка его, — велел он одному из своих дружков, передавая ему метлу. — А теперь глядите, — сказал он, наклонившись над беспомощно барахтающимся детенышем.
Хэл Кэйлис никогда не был особенно вспыльчивым — во всяком случае, он так считал. Но когда что-нибудь его злило по-настоящему, то мир, казалось, до предела замедлял свое вращение, давая ему более чем достаточно времени сделать то, что было необходимо. Из-за этой-то холодной ярости его и боялись остальные деревенские ребята.
Сейчас, на этой серой, продуваемой всеми ветрами улице, произошло то же самое.
|
