ГЛАВА 1
- Джилид? Ты у себя?
- Да, сэр, - ответил я, выключив музыку взмахом жезла и вставая. Динамики в интеркоме «Карильон-билдинг» работали прекрасно, и мне не составило труда уловить в голосе моего босса воодушевление. А коль лорд Келси-Рамос в таком настроении, то это могло означать лишь одно...
- Догадываюсь: операция почти завершена?
Он фыркнул не так чтобы очень громко, но я услышал.
- А что, разве заметно?
- Да, - без обиняков заявил я. Он снова фыркнул.
- Хорошо. Ты не ошибся. Зайди ко мне.
- Есть, сэр.
Проходя через совершенно пустую комнату, - моя идея, что она была такой, - я положил жезл рядом с плеером и подошел к одной из двух дверей.
- Джилид Рака Бенедар, - раздельно произнес я. Конечно, замок, открывавшийся на звук голоса, - довольно смешная мера предосторожности в месте, которое смело можно было назвать «святая святых Карильона», но со временем перестаешь обращать внимание на подобные вещи: паранойя, в той или иной ее форме, - всегда плата за богатство, одна из многих.
Дверь отворилась, и сразу же из своей ячейки я попал в офис лорда Келси-Рамоса.
Стараниями лорда он отличался от моей комнаты, как день от ночи, хотя, честно говоря, не считаю это сравнение достаточно исчерпывающим. На несколько мгновений я застыл на пороге, не в силах бороться со своими чувствами, не готовыми к восприятию молниеносного перехода из голой комнатушки с тихой музыкой в царство кричащей роскоши, представшее моим глазам.
Эта была особого рода роскошь, в основе которой - хитроумно подчеркнутое разноцветье интерьера: живой молочно-белый ковер, приглушенный блеск деревянных завитушек, вырезанный из цельного куска самоцвета массивный стол. Представшее моему взору внушало мысль о несметном богатстве того, кто здесь восседал, - таким сдержанно-холодным и непоколебимым оно выглядело. И вместе с тем, очень тихие, но достаточно отчетливые звуки, доносившиеся из анализаторов данных, вызывали совершенно иные ассоциации, напоминая об отчаянной спешке и суете. В общем, тех, кто впервые переступал порог этого хранилища богатства, даже самого бывалого, они вмиг заставляли почувствовать себя неуютно, хотя вряд ли кто-нибудь, даже на рациональном уровне, мог понимать, что именно привело его в состояние быть, что называется, не в своей тарелке.
В центре того, что должно, видимо, обозначать кабинет, возвышался сам лорд Келси-Рамос, прекрасно вписываясь в общую тональность интерьера. Он сидел за столом, выпрямившись, с кажущимся безразличием взирая на дисплеи перед ним. Когда же я подошел ближе, то заметил, что и морщинки у его глаз, и игра мимических мышц излучали то же, что и голос: нечто потустороннее, имевшее отношение к тем баталиям, которые разыгрывались в памяти компьютеров и на листках бумаги, а на самом деле - настоящих баталий. Только войны были тихими, цивилизованными, противниками выступали гигантские суммы денег... И боролись они ни за что иное, как за другие, гораздо большие суммы таких же денег.
Любовь к деньгам - вот корень всех зол - мысленно процитировал я кого-то. Правда, это раздумье - кратковременное и автоматическое, почти ритуальное, не отличалось от большинства моих мыслительных актов в последнее время. Когда-то, не без тщеславия подумал я, - одного моего присутствия оказывалось достаточно, чтобы в корне изменять мнение лорда Келси-Рамоса, теперь же, после стольких лет, я испытал чувство разочарования от того, что эта часть моего сознания еще не атрофировалась.
Гибели всегда предшествует гордыня, величие, а воспоследует ей падение... Еще одна ритуальная мысль, напоминание о том, что погибель может принимать самые различные формы, в том числе, и форму стагнации.
После восьми долгих лет я никак не могу привести себя в состояние гармонии со всем этим, и почти каждому это известно. Лорд Келси-Рамос поёрзал в кресле: раздался, как мне показалось, жалобный скрип обивки, напоминая, что я пришел не для того, чтобы поплакаться в жилетку. Среди привычных запахов кабинета улавливался аромат «Маризе тиндж» - духов исполнительного секретаря, здесь лишь она пользовалась ими. Казалось, даже натянутость лорда Келси-Рамоса тоже издавала запах. Предметы, образы, звуки, - всё слилось, перемешалось, превратилось в давно знакомое восприятие, обычное напоминание этой цивилизованной войны, нахлынувшее на меня, стоило очутиться в кабинете. Сколько раз приходилось переживать подобные ощущения в бытность мою в «Карильоне»... Но на этот раз атмосфера изменилась, стала в чем-то другой: на кон выставлялись не только деньги, - нечто большее, гораздо большее...
|
