1	Терри Пратчетт

     Неприятности, в который уж раз, начались с яблока.
     На оттертом добела, девственно чистом столе бабани Громс-Хмурри лежал целый кулек яблок. Красных и круглых, блестящих и сочных. Знай они, что их ждет, они бы затикали, как бомбы.
     -- Оставь себе. Старый Гоппхутор сказал, бери сколько душе угодно. -- Маманя Огг искоса глянула на сестру. -- Вкусные! И лежать могут хоть до морковкина заговенья, разве что чуток сморщатся.
     -- Он назвал яблоко в твою честь? -- Каждое слово бабани прожигало воздух, как капля кислоты.
     -- За мои румяные щечки, -- пояснила маманя Огг. -- А еще в том году я вылечила ему ногу, когда он сверзился с лестницы. И составила припарку для лысины.
     -- Не больно-то помогла твоя припарка, -- заметила бабаня. -- У старика парик, да такой страшенный, что только в гроб надевать.
     -- Зато ему любо, что я к нему с вниманием.
     Бабаня Громс-Хмурри не сводила глаз с кулька. В горах, где лето жаркое, а зимы холодные, всякая овощь от века родится знатная, Перси же Гоппхутор, первейший огородник, с горячим воодушевлением встречал необходимость взять в руки кисточку из верблюжьей шерсти и организовать сельскохозяйственным культурам разнузданные любовные забавы.
     -- Он свои яблоньки по всей округе продает, -- продолжала маманя Огг. -- Чудно, как подумаешь, что вскорости маманю Огг испробует тыща народу...
     -- Еще тыща, -- едко вставила бабаня. Бурную молодость мамани она читала как открытую книгу (в невзрачной, впрочем, обложке).
     -- Ну спасибочки, Эсме. -- Маманя Огг на миг пригорюнилась и вдруг с притворной жалостью охнула: -- Эсме! Да тебя никак завидки берут?
     -- Меня? Завидки? С чего это? Подумаешь, яблоко. Велика важность!
     -- Золотые слова. Я того... пошутила. Дай, думаю, повеселю подружку на старости лет, -- сказала маманя. -- Так как, значит, твои дела?
     -- Хорошо. Просто замечательно.
     -- Дров на зиму припасла сколько надо?
     -- Почти.
     -- Славненько, -- протянула маманя. -- Славненько.
     Они посидели молча. На подоконнике, стремясь вырваться на сентябрьское солнышко, выбивала тихую дробь бабочка, разбуженная не осенним теплом.
     -- А картошка... Картошку выкопала? -- спросила маманя.
     -- Да.
     -- Урожай нынче богатый.
     -- Богатый.
     -- А бобы засолила?
     -- Да.
     -- Небось ждешь не дождешься Испытаний на той неделе?
     -- Да.
     -- Готовишься?
     -- Нет.
     Мамане почудилось, что, несмотря на яркое солнце, в углах комнаты сгустились тени. Сам воздух потемнел. Ведьмины избушки с течением времени становятся очень чувствительны к переменам настроения своих обитательниц. Но маманя не сдавалась. Дураки неудержимо несутся вперед на всех парусах, но в сравнении со старушками, которым уже нечего терять, они просто черепахи.
     -- Придешь в воскресенье обедать?
     -- А что будет?
     -- Свинина.
     -- С яблочной подливкой?
     -- Да...
     -- Нет, -- отрезала бабаня.
     За спиной у мамани послышался скрип: дверь распахнулась настежь. Обычный человек, чуждый чародейства и волшебства, непременно нашел бы этому разумное объяснение -- дескать, ветер виноват. И маманя Огг с дорогой душой согласилась бы с этим, если бы не два очевидных для нее вопроса: Почем знать, что это всего лишь ветер, и как ветру удалось откинуть крючок?
     -- Ну, пора мне, заболталась, -- она проворно поднялась. -- В это время года всегда хлопот полон рот, верно?
     -- Да.
     -- Так я пошла.
     -- До свиданья.
     Маманя заспешила по дорожке прочь от дома. Ветер за ее спиной захлопнул дверь.
     Ей пришло в голову, что, возможно, она чуток переборщила. Но лишь чуток.
     Должность ведьмы (есть такое мнение) нехороша тем, что приходится похоронить себя в деревенской глуши. Впрочем, маманю это не удручало. В деревенской глуши было все, чего могла пожелать