Пролог
В середине июля 1799 года в центральной России установилась чрезвычайно жаркая погода. Солнце с безоблачного неба за долгий летний день раскаляло воздух так, что все живое старалось спрятаться в тени или жалось к воде. Даже птиц почти не было видно, кормились они только ранним утром и перед закатом, когда немного спадала жара. Только крестьяне были вынуждены целыми днями печься на открытых солнцу хлебных полях. Зерновые созрели и начали осыпаться, и промедление в жнивье грозило большими потерями урожая.
Как обычно, в жаркое время года, над бескрайними русскими равнинами бушевали ураганы и грозы. Дикое атмосферное электричество пугало людей своей безжалостной мощью и неожиданностью. Оно, не находя исхода в высоких зданиях и громоотводах, которых в эту пору почти не встречалось, било куда придется, то в высокое дерево, то в церковную колокольню, а то и просто в корову на пастбище, или мужика в поле.
Грозовые тучи стремительно налетали, падали на землю стеной дождя, но лишь только их уносило ветром, вода, так и не принеся прохлады, вновь поднималась с земли паром и возвращалась в выгоревшее от зноя небо. Тяжело приходилось дальним путникам в эту пору. Разбитый в прах лошадиными копытами суглинок грунтовых дорог поднимался в воздух, приставал тонкой пудрой к потным лицам, скрипел на зубах и забивал носы. Путешественники ворчали на «проклятую жару», ждали прохлады вечера и отдыха, чтобы оставить надоевшие седла, размять затекшие ноги и смыть с тел пыльно-соленую кору дальнего пути.
А путь был долгий. В карете, запряженной четверкой вороных жеребцов, ехала молодая женщина, ее сопровождал эскорт из двадцати кавалеристов. Карете и кортежу нужно было преодолеть почти тысячу верст по малонаселенной местности с северо-востока на северо-запад, в столицу Российской Империи город Санкт-Петербург. Ехали не спеша, что и не удивительно по такой жаре. Отдыхать, по возможности, останавливались в помещичьих усадьбах.
Провинциальным дворянам льстило оказывать гостеприимство кирасирам лейб-гвардии Его Величества полка, блестящим гвардейцам аристократических фамилий. Тотчас на редких гостей, съезжались со всей округи помещики с женами и взрослыми дочерьми на выданье, и начиналось обычное в таких случаях «махание». Так называли в то время ухаживание.
Пассажирка кареты, молодая женщина, окруженная таким великолепным эскортом, была чрезвычайно скромна и в сельских приемах не участвовала. Время на стоянках она проводила в одиночестве, где-нибудь в глубине хозяйских покоев, и только если выпадал кортежу случай останавливаться на дорожных станциях или в простых крестьянских избах, ее можно было увидеть в романтическом окружении своих спутников. Тогда она без оглядки на соглядатаев, блестела своей скромной, неброской русской красотой, от которой у мужчин всех континентов обычно захватывает дыхание и которую сложно описать, ибо непонятно, чего в ней больше - нежности, обаяния или трепетной женственности.
Почти все кирасиры, кто тайно, кто явно, были в нее влюблены, но она не делала между ними различия, никого особо не выделяла и не приближала и, возможно, только этим поддерживала среди военных товарищеские отношения. Она вместе со своими спутниками путешествовала уже третью неделю, и ни у кого из тех, кто с ними встречался, наблюдал отношение дамы с военными, не возникло и тени сомнения, в том, что она не просто спутница бравых гвардейцев, а арестантка, по приказу с самого верха государственной власти тайно перевозимая в столицу.
Звали таинственную даму Алевтиной Сергеевной Крыловой. О том, за что ее арестовали и почему для доставки в столицу жены никому не известного худородного дворянчика отрядили такой внушительный конвой, кирасиры не знали. Возможно, что-то знал чиновник тайной полиции, надворный советник Ломакин, обладавший специальными полномочиями и откомандированный для выполнения ареста и тайной доставки Алевтины Сергеевны то ли самим государем, то ли кем-то из первых вельмож империи, но он сумел выполнить только первую часть задания, арест. Буквально в первую же ночь возвращения, Ломакин внезапно умер ночью от удара и унес тайну своего задания в могилу.
Командование странной экспедицией перешло к другому порученцу, флигель-адъютанту Татищеву. Заменяя полицейского чиновника, он поменял седло своего прекрасного ахалтекинского жеребца на место в карете, и трое суток ревностно охранял пленницу, ни днем, ни ночью не спуская с нее глаз. Однако и с ним случилось беда - он внезапно заболел животом и с подозрением на холеру был оставлен в небольшом уездном городе Зарайске на попечении отставного военного лекаря.
Следующий по должности штабс-ротмистр Денис Александрович Вяземский взял на себя командование экспедицией. Он в карету к пленнице не пересел, ехал вместе с товарищами верхом, и дальше Алевтина Сергеевна путешествовала в тюремной карете в одиночестве. Вяземский, как мог, старался делать пленнице приятное, не притеснял ее мелочными придирками, и вел себя не как вынужденный тюремщик, а как галантный русский офицер.
|
