Берендей бежал через заснеженный лес и чувствовал сзади тяжелое дыхание погони. У него совсем не осталось сил, он проваливался в глубокий снег, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, петляя между деревьями. Во всяком случае, ему казалось, что он бежит. На самом деле он медленно продвигался вперед, шатаясь и еле передвигая ноги. Каждый раз падая, он думал, что не сможет подняться, но поднимался, не позволяя себе сделать и лишнего вдоха, такого необходимого, спасительного вдоха.
Ему было страшно.
За свои двадцать два года он никогда так не боялся. С ним случалось всякое, но ни разу в жизни он не потерял самообладания настолько, чтобы бежать от опасности, не разбирая дороги. Даже толком не разобравшись, что ему угрожает. А уж тем более в собственном лесу. Он не просто считал себя хозяином леса, он им был. Ни что не могло угрожать ему здесь - ни зверь, ни человек.
Он вышел из дома тридцать первого декабря, примерно в девять вечера. Он не намечал никаких дел, просто хотел прогуляться по лесу. Вечер стоял чудесный – ясный и несильно морозный, всего градусов восемь. Берендей любил новогоднюю ночь. Когда был жив отец, они несколько раз встречали Новый год прямо в лесу. Вот и сейчас, он вышел из дома для того, чтобы побродить в одиночестве и вспомнить отца. Его пес Черныш сутки как ушел то ли на охоту в лес, то ли по любовным собачьим делам в поселок. Он частенько уходил из дома, но сегодня Берендей на него обиделся - бродить по лесу с собакой веселей, чем делать то же самое в одиночестве.
А часам к одиннадцати Берендей собирался поехать к Михалычу, старому охотнику и другу отца. Он купил ему в подарок перфоратор, о котором мечтал старик, и радостно предвкушал, как Михалыч обрадуется, начнет шутить и потирать руки. И его жене, Лидии Петровне, тоже понравится пуховой платок, огромный, как плед. Берендей представлял, как Лидия Петровна сядет на диван перед телевизором, накинув его на плечи, и губы его трогала улыбка.
И вот поди ж ты!
Он не понимал, кто его преследует, не смел обернуться, чтобы рассмотреть его, не тратил время на раздумья – он просто бежал.
Что это было? Неясный шум, неясная тень… Пошел бы с ним Черныш – он бы разобрался. И предупредил.
Берендей почувствовал нечто чужое и страшное задолго до того, как смог бы его увидеть. И ужас наполнил его сердце до краев. Он понял, что Оно пришло за ним, за его жизнью, оно пришло, чтобы стать хозяином в его лесу. Звериный инстинкт – любой ценой сохранить жизнь. Больше ничего не осталось в нем. Ничего человеческого. Кроме обличья.
Вместо того, чтобы бежать к дому, где можно спрятаться, спастись, запереть двери, Берендей рванул в противоположную сторону. Иногда ему казалось, что опасность не сзади, а где-то сбоку, и он резко сворачивал в сторону. Страх придавал ему сил. Он мог идти по снегу много километров, но идти и бежать – разные вещи. Как бы он ни был вынослив, силы оставляли его. Сколько времени прошло? Час? Два? Пять? Ему казалось, что уже должно наступить утро.
Впереди показался свет. Поселок Белицы, на противоположном от дома краю его леса. Берендей прикинул – он пробежал не меньше десятка километров. Свет – это жилье. Спасение? Или наоборот? Отпугнет его преследователя запах дыма, как он пугает зверей? Или наоборот, привлечет, как привлекает человека?
Он споткнулся об упавшее дерево, лежащее под снегом, и, падая, напоролся ребрами на торчащий вверх сук. Это стало последней каплей – на этот раз он не стал подниматься. Так и остался лежать в снегу, шумно втягивая в легкие воздух, съежившись от боли и от ужаса зажмурив глаза.
Берендей слышал выстрелы впереди, но не хотел задумываться, что они означают. Он ждал смерти. Но смерть не наступала. Вот и боль отпустила, и дыхание восстановилось – а смерти не было. А минут через десять-пятнадцать он явственно ощутил холод. Пока он бежал через лес, ему было так жарко, что пот заливал глаза. Ватник он скинул еще в начале пути, и остался в свитере и джинсах. Свитер на спине вымок от пота, и теперь вообще не держал тепла.
Стуча зубами от холода, Берендей понял, что страх уходит. Шагах в ста от него слышались людские голоса, смех и крики… Он приоткрыл один глаз и увидел небо, расцвеченное яркими огнями. Это сперва показалось ему наваждением, и он открыл второй глаз, протерев его обледеневшим рукавом.
Никакого наваждения. Человек десять или двенадцать невдалеке просто устроили салют. И каждый залп салюта вызывал у них бурю радости. И страх пропал совсем, как будто его и не было. Берендей стукнул себя по лбу – тридцать первое декабря! Они просто празднуют Новый год. Он успел забыть об этом.
Он выбрался из сугроба, пощупал колено, ноющий бок и понял, что все в порядке. Берендей тщательно отряхнулся и направился в сторону людей.
|
