Глава первая, в которой мы узнаем о селении под названием Застенье и о загадочном событии, которое происходит там каждые девять лет Жил на свете молодой человек, который хотел обрести Мечту своего сердца. Это не совсем обычный роман, как можно решить из первых строк (ведь на самом деле все истории о молодых людях, какие только жили или живут на свете, обречены начинаться совершенно одинаково). В нашем молодом человеке и в том, что с ним произошло, было много необыкновенного – так много, что всего целиком не знал даже он сам. Эта история – как и многие ей подобные – началась в Застенье. Селение под названием Застенье и сейчас, как шестьсот лет назад, стоит на гранитном выступе посреди лесной чащи. Дома в Застенье старые, похожие на кубики серого камня, крытые темными шиферными крышами. Стараясь использовать каждый дюйм гранита, строения лепятся одно к другому; то тут, то там к стене жмется деревце или кустик. Из Застенья ведет всего одна дорога – извилистая тропа через лес, с двух сторон окаймленная отдельными валунами и камнями помельче. Она идет далеко на юг и за лесом становится настоящей дорогой, покрытой асфальтом. Чем дальше, тем она делается шире; по ней круглые сутки из города в город снуют автомобили. В конце концов дорога приводит в Лондон – но от Застенья до Лондона целая ночь езды. Жители Застенья по большей части народ немногословный. Они делятся на коренных застенцев – таких же твердых и бледных, как гранит, на котором построено их селение, – и остальных, сравнительно недавно нашедших в Застенье пристанище для себя и своих потомков. С запада Застенье окружено густым лесом, на юге есть озеро, обманчиво тихое на вид, которое подпитывается горными ручьями, стекающими с холмов к северу от деревни. На пастбищах в холмах пасутся овцы. А к востоку – вновь сплошной лес. С этого самого востока Застенье отгорожено серой каменной стеной, от которой и происходит название селения. Стена очень старая, сложена из крупных, грубо обработанных глыб гранита; она начинается в лесу и, пройдя по краю деревни, снова уходит в лес. В стене есть одно-единственное отверстие. Брешь футов шести в ширину находится на северо-востоке Застенья. Сквозь брешь можно разглядеть широкий зеленый луг. За лугом – ручей, а на дальнем его берегу встают высокие деревья. Время от времени меж стволами мелькают какие-то тени, смутные фигуры. Большие странные существа и совсем маленькие мерцающие создания, которые исчезают, едва блеснув мгновенной вспышкой. Хотя луг выглядит просто великолепно, никому из селян и в голову не придет пасти скот на траве по ту сторону стены. Как, впрочем, и пустить луг под посевы. Вместо этого они регулярно – в течение нескольких сотен, а то и тысяч лет – выставляют стражу по краям бреши, после чего изо всех сил стараются выбросить из головы самую мысль о землях за стеной. И по сей день местные жители круглые сутки по двое охраняют брешь, сменяя караулы каждые восемь часов. Караульные вооружены тяжелыми деревянными дубинками; стоят они, конечно же, со стороны деревни. Основная их задача – не пропускать на ту сторону деревенских детишек. Иногда им приходится отгонять от бреши случайных бродяг или какого-нибудь любопытного приезжего. Чтобы отпугнуть детей, достаточно погрозить дубинкой. Отвадить взрослых посетителей сложнее, и стражникам приходится проявлять больше изобретательности, пуская в ход физическую силу как последнее средство, если не срабатывают истории о свежепосаженной траве, которую нельзя топтать, или о страшном быке, сорвавшемся с привязи. Очень редко в Застенье появляется кто-нибудь знающий, что именно он хочет найти. Таких гостей стража незамедлительно пропускает на ту сторону. Их отличают по особенному взгляду – кто единожды видел его, тот не перепутает. На протяжении всего двадцатого века никому, по мнению местных жителей, не удавалось пробраться за стену – и они этим очень гордятся. Застенцы снимают стражу только раз в девять лет, на Майский праздник, когда на лугу за стеной открывается ярмарка. События, о которых я расскажу, произошли много лет назад. Тогда Англией правила королева Виктория, еще не успевшая стать черной виндзорской вдовой: в то время она отличалась прекрасным цветом лица и необычайной легкостью походки, и лорду Мельбурну частенько приходилось упрекать юную королеву за легкомыслие. Она была не замужем, хотя уже очень влюблена. Мистер Чарльз Диккенс выпускал по частям свой новый роман «Оливер Твист»; мистер Дрейпер только что сделал первый снимок Луны, запечатлев ее бледный лик на фотобумаге; мистер Морзе недавно заявил, что изобрел способ передавать послания по металлическим проводам. Если бы вы упомянули при ком-нибудь из этих джентльменов о Волшебной Стране, они бы только презрительно усмехнулись. Кроме разве что мистера Диккенса, который в то время был молод и еще не носил бороды. Тот, пожалуй, взглянул бы на вас грустно и задумчиво. Той весной на Британские острова прибыло немало странных людей. Они приплывали поодиночке и парами, высаживались на берег в Дувре, Лондоне или Ливерпуле: мужчины и женщины, говорившие на разных языках, одни – с кожей цвета белой бумаги, другие – с кожей цвета корицы, третьи вовсе темные, как камень вулкана. Они прибывали беспрерывно на протяжении апреля и неизменно отправлялись в одну и ту же сторону – на паровозах или на лошадях, в повозках и двуколках, а некоторые путешествовали пешком. Дунстану Тёрну в то время исполнилось восемнадцать лет. У него были коричневые, как ореховая скорлупа, волосы, такие же глаза и такие же коричневые веснушки. Роста он был немногим выше среднего, разговорчивостью не отличался. Улыбался он приятно – улыбка как будто освещала его лицо изнутри. Иногда – чаще всего на отцовском лугу – он предавался мечтам, и мечты его сводились к тому, чтобы уехать подальше из Застенья, от всего тутошнего непредсказуемого волшебства, и осесть где-нибудь в Лондоне, или Эдинбурге, или в Дублине – в общем, в любом большом городе, где ничего не зависит от направления ветра. Дунстан работал на ферме отца, и не было у него никакого богатства, кроме маленького домика на дальнем поле, который подарили ему родители. Понаехавшие в Застенье в апреле на ярмарку посетители Дунстана раздражали. Трактир мистера Бромиоса, «Седьмая сорока», обычно пустовал целыми днями – а тут весь оказался забит чужеземцами. Все до одной тамошние комнаты были заняты за неделю до ярмарки, и новые гости начали снимать жилье на фермах и в частных домах, расплачиваясь за проживание странными монетами, травами, пряностями и даже драгоценными камнями. По мере приближения ярмарочного дня гости делались все шумней и нетерпеливее. Они просыпались на рассвете, считали дни, часы и минуты. Стражи у бреши тоже нервничали – на дальнем краю луга среди деревьев мелькали тени и странные фигуры. В «Седьмой сороке» девица Бриджет Комфри, которую в округе считали самой красивой служанкой на памяти застенцев, сделалась причиной разногласий между Томми Форестером, с которым Бриджет гуляла уже целый год, и высоким темноглазым человеком с лопочущей обезьянкой на плече. Этот верзила почти не говорил по-английски, однако всякий раз при виде Бриджет многозначительно улыбался. В питейном зале трактира постоянные клиенты не без опаски подсаживались к гостям и вели примерно такие беседы: – Да-да, каждые девять лет… – Говорят, что в прежние времена это случалось раз в год, на летнее солнцестояние… – Вы мистера Бромиоса спросите. Уж он-то знает. Мистер Бромиос был высоким зеленоглазым брюнетом с вьющимися волосами и оливковой кожей. Все местные девочки, делаясь девушками, неизменно обращали внимание на мистера Бромиоса – но он не отвечал им взаимностью. Говорили, что некогда он сам явился в деревню в числе ярмарочных гостей. А потом решил остаться в Застенье навсегда, и его вино так понравилось тутошним жителям, что они не имели ничего против. Неожиданно в питейном зале вспыхнула громкая ссора. Ругались Томми Форестер и темноглазый человек, которого, как выяснилось, звали Алум-Бей. – Ах, остановите их! Ах, Бога ради! – вскричала Бриджет. – Они собрались драться из-за меня! И она в отчаянии встряхивала кудрями, так что отсветы масляных ламп вспыхивали на ее прелестных золотых локонах. Никто и рукой не шевельнул, чтобы остановить соперников; зато целая толпа народа – как местных, так и приезжих – высыпала наружу посмотреть на поединок. Томми Форестер сбросил рубашку и выставил перед собой кулаки. Чужеземец засмеялся, сплюнул на траву, а потом перехватил правую руку Томми и швырнул его на землю, так что бедняга ударился подбородком. Он вскочил и яростно бросился на противника, даже успел вскользь смазать его по щеке, прежде чем снова полететь лицом в грязь. Через мгновение Алум-Бей уже сидел на нем верхом и смеялся, приговаривая что-то по-арабски. Так быстро и бесславно окончился бой. Алум-Бей слез наконец с Томми, важно подошел к Бриджет и отвесил ей глубокий поклон, сверкнув белыми зубами. Но Бриджет, не обращая на него никакого внимания, подбежала к Томми. – Ах, миленький мой, что он с тобой сделал? – приговаривала она, стирая краем фартука грязь с лица кавалера и называя его разными ласковыми именами. Алум-Бей в сопровождении большинства зрителей вернулся в трактир и купил у мистера Бромиоса бутылку шабли, которую благородно презентовал Томми по его возвращении. Так что еще вопрос, кто из поединщиков на самом деле остался в выигрыше. Дунстан Тёрн не принимал участия в посиделках в «Седьмой сороке»: он был парень практичный и вот уже полгода ухаживал за Дейзи Хемпсток, столь же практичной молодой девицей. Поэтому каждый ясный вечер они проводили вместе, чинно прогуливаясь по деревне рука об руку. Гуляя, они обычно обсуждали погоду, перспективы на урожай в этом году и прочие не менее важные материи. Во время этих прогулок, неизменно сопровождаемые матерью Дейзи и ее младшей сестрой, которые следовали за ними на почтительном расстоянии шести шагов, молодые люди время от времени бросали друг на друга любящие взгляды. У дверей дома Хемпстоков Дунстан приостанавливался, раскланивался с девицей и прощался с ней до следующего раза. После чего Дейзи Хемпсток входила в прихожую, снимала шляпку и говорила что-нибудь вроде: «Я в самом деле буду не против, если мистер Тёрн сделает мне предложение. Думаю, папа одобрит такое решение». – Я уверена, что уж он-то одобрит, – ответила Дейзи ее матушка тем самым вечером – как, впрочем, она отвечала каждый вечер после прогулки. С этими словами миссис Хемпсток тоже сняла шляпку и перчатки и вместе с дочерьми поспешила в гостиную, где очень высокий джентльмен с длиннющей бородой распаковывал свой багаж. Дейзи, ее матушка и сестренка вежливо поздоровались с джентльменом, который плохо говорил по-английски; он прибыл в деревню несколько дней назад. Постоялец, в свою очередь, привстал и ответил им учтивым поклоном, после чего продолжил разбирать чемодан, протирая и раскладывая по кучкам какие-то деревянные штуковины. Апрель в том году выдался прохладный, с обычной переменчивостью английской весны. Гости деревни прибывали с юга, по узкой дороге через лес; они заняли все свободные комнаты, останавливались на ночлег даже в коровниках и пустых сараях. Некоторые ставили для себя разноцветные палатки, кое-кто прибывал в собственных фургонах, в которые были впряжены крупные серые лошади или маленькие лохматые пони. В лесу под деревьями раскинулся ковер синих колокольчиков. Утром 29 апреля Дунстан Тёрн в паре с Томми Форестером нес стражу у стены. Дунстану множество раз приходилось исполнять обязанности стража, но до сих пор они сводились к тому, чтобы просто стоять и ничего не делать. Ну, может быть, пару раз случалось шугать детей. Сегодня же он чувствовал себя важной персоной: они с Томми не выпускали из рук толстых дубинок, и, если к стене подходил кто-то из чужестранцев, караульные сурово сообщали: «Завтра, завтра, добрые сэры. Сегодня никого пропускать не положено». Тогда пришлецы отходили, но продолжали заглядывать в брешь в камне, рассматривая ничем не примечательный луг за стеной, окаймлявшие луг совершенно обычные деревья, довольно скучный лес вдалеке. Кое-кто пытался завязать беседу с Томми и Дунстаном, однако молодые люди, гордые своими обязанностями постовых, в разговоры не вступали: демонстративно вскидывали головы, поджимали губы – в общем, всячески старались выглядеть поважнее. Когда подошло время обеда, Дейзи Хемпсток принесла в маленьком горшочке картофельную запеканку с мясом, а Бриджет Комфри – по кружке эля с пряностями. В сумерки на пост заступили двое других молодых людей с фонариками, а Дунстан с Томми отправились в трактир, где мистер Бромиос выдал им в награду за успешную стражу еще по кружке эля – своего лучшего эля, который в самом деле оказался весьма хорош. Трактир гудел возбужденными голосами, набитый посетителями так, что яблоку негде было упасть. Здесь собрались гости со всех концов света – по крайней мере так казалось Дунстану, который не имел ни малейшего представления о мире за лесами, окружающими Застенье. Так что он созерцал высокого джентльмена в черном цилиндре, приехавшего из Лондона, с не меньшим благоговением, нежели его соседа по столику – еще более высокого темнокожего джентльмена, носившего цельнокроеную белую мантию. Дунстан знал, что разглядывать людей в упор невежливо, а также – что он как коренной житель Застенья имеет право чувствовать свое превосходство над любым пришлым. Однако в воздухе носились удивительные ароматы далеких земель, мужчины и женщины разговаривали друг с другом на сотне самых разных наречий – и Дунстан беззастенчиво глазел вокруг, да что там – откровенно таращился на гостей. Господин в черном шелковом цилиндре наконец заметил, что Дунстан на него пялится, и поманил молодого человека рукой. – Вы любите пудинг с патокой? – спросил он совершенно неожиданно, вместо того чтобы представиться. – Мутанабби срочно ушел по делам, а пудинга осталось больше, чем мне под силу одолеть в одиночку. Дунстан кивнул. От пудинга с патокой поднимался ароматный пар. – Вот и славно, – сказал новый друг нашего героя. – Тогда угощайтесь. – И он пододвинул Дунстану чистую фарфоровую чашку и ложку. Дунстана не нужно было долго уговаривать – он тут же принялся за пудинг, и борьба с ним давалась ему весьма успешно. – Что же, юноша, – обратился к Дунстану джентльмен в черном цилиндре, когда блюдо из-под пудинга окончательно опустело. – Похоже, в этом трактире не осталось комнат на сдачу. И во всей деревне тоже. – Да что вы? – вежливо отозвался Дунстан, ничуть не удивившись. – Да вот так уж, – кивнул джентльмен в цилиндре. – О чем, собственно, я и хотел вас спросить: не знаете ли вы в округе семейства, где можно снять комнату? Дунстан пожал плечами. – По-моему, все уже занято. Помнится, когда мне было девять, родители целую предъярмарочную неделю меня посылали спать на сеновал. А мою комнату снимала какая-то леди с востока со своими домочадцами и слугами. Уезжая, она в благодарность подарила мне воздушный змей, и я запускал его на лугу, пока однажды бечева не порвалась, и змей не улетел в небо… – А где вы сейчас живете? – быстро спросил джентльмен. – У меня собственный домик на краю отцовского поля, – ответил Дунстан. – Раньше там жил наш пастух, но он скончался летом позапрошлого года, и родители отдали домик мне. – Покажите его, – тут же отозвался джентльмен в шляпе, и Дунстан не счел возможным ему отказать. Весенняя луна ярко светила в высоте, ночь пока была ясной. Дунстан и его спутник миновали деревню и прошли по краю леса, мимо фермы семьи Тёрнов, где приезжий джентльмен умудрился испугаться спавшей на лугу коровы, всхрапнувшей во сне. Наконец они добрались до искомого домика на краю поля, состоявшего всего-то из единственной комнатки с камином. Гость довольно кивнул. – Отлично. Это мне подходит. Вот что, Дунстан Тёрн, я хочу снять у вас коттедж на трое суток. – А какова будет ваша плата? – Золотой соверен, еще полшиллинга и медный пенни плюс новенький блестящий фартинг, – отозвался приезжий господин. В те времена, когда работник на ферме получал в лучшем случае пятнадцать фунтов в год, золотой соверен за крышу над головой в течение двух ночей мог считаться более чем честной платой. Однако Дунстан все медлил соглашаться. – Если вы приехали на ярмарку, – сказал он своему гостю, – тогда вы, должно быть, торгуете чудесами и колдовством. Высокий джентльмен кивнул. – Значит, вот что вам нужно, молодой человек, – чудеса и колдовство? – Он оглядел крохотную комнату Дунстанова домика. Снаружи начал накрапывать дождь, и по соломенной крыше забарабанили капли. – Ну хорошо, – сказал гость, то ли шутя, то ли серьезно. – Ох уж эти мне чудеса и колдовство… Завтра вы обретете Мечту своего сердца. А пока вот вам деньги. И он легким движением руки вытащил монеты из уха Дунстана. Молодой человек по очереди прикоснулся ими к железному гвоздю на двери, проверяя, не эльфийское ли это золото, после чего раскланялся с джентльменом и вышел под дождь. Деньги он завязал в уголок носового платка. К коровнику Дунстан явился уже под проливным дождем. Вскарабкался на сеновал и быстро заснул. Всю ночь гремел гром и сверкали молнии. Дунстан слышал грохот, но не просыпался. Перед рассветом его разбудил кто-то, неуклюже споткнувшийся об его ноги. – Ой, – произнес голосок. – Так сказать, иж-жви-няйте. – Кто это? Кто здесь? – спросил Дунстан. – Да просто я, – отозвался голос. – Я на ярмарку приехал. Ну, лег спать в дупле, а тут в дерево молния ударила, расколола его, как яичную скорлупку, сломала пополам, как прутик сухой, и на меня полился дождь, он мог даже промочить мою поклажу, а там есть очень ценные вещи, которые нужно держать сухими как порох, и я умудрился дотащить вещи сухими до этого сараюшки, хотя снаружи мокро, как… – В воде? – подсказал Дунстан. – Вроде того, – подтвердил голосок в темноте. – Так что я подумал – если вы не возражаете, я бы заночевал здесь, под вашим кровом. Я ведь не особенно велик и ничем вам не помешаю. – Только постарайтесь больше на меня не наступать, – попросил Дунстан. Вспышка молнии осветила сеновал, и в синеватом свете юноша заметил в углу что-то маленькое и лохматое, увенчанное широкополой кривой шляпой. – Надеюсь, я не очень вас обеспокоил, – сказал голос, который, по здравом размышлении Дунстана, звучал весьма лохмато. – Нет-нет, что вы, – ответил сонный и усталый Дунстан. – Вот и прекрасно, – обрадовался лохматый голосок, – замечательно, потому что я вовсе не хочу вас обеспокоить! – Пожалуйста, – взмолился юноша, – дайте поспать. Пожалуйста. Незнакомец повозился, посопел – и наконец из угла послышалось негромкое похрапывание. Дунстан заворочался на сене. Лохматое существо, кем бы оно ни было, на миг утихло, почесалось, пукнуло – и снова начало храпеть. Дунстан слушал, как дождь барабанит по крыше, и думал о Дейзи Хемпсток. Будто бы они рука об руку гуляли по дорожке, а в шести шагах за ними следовал высокий джентльмен в шелковом цилиндре на пару с лохматым маленьким существом, чье лицо Дунстан никак не мог разглядеть. Они вышли на прогулку, чтобы посмотреть на Мечту его сердца… На лицо Дунстана падал солнечный свет. В коровнике было пусто. Юноша умылся и поспешил домой, на ферму. Там он переоделся в свою лучшую куртку, лучшую рубашку и лучшие штаны. Грязь, присохшую к ботинкам, Дунстан соскреб карманным ножом. Потом прошел на кухню, поцеловал в щеку матушку и перекусил пышной булкой и солидным кружком свежесбитого масла. После чего, завязав новые монетки в уголок воскресного батистового платка, Дунстан прошел через всю деревню к стене, где пожелал доброго утра стражам у бреши. Сквозь отверстие можно было разглядеть, как на лугу натягивают цветные навесы, ставят палатки, устраивают прилавки и поднимают яркие флажки. В этой разноцветной кутерьме суетилось множество народу. – Пропускать никого до полудня не велено, – сообщил караульный. Дунстан пожал плечами и отправился в трактир, где уселся размышлять, что бы такое купить на свои сбережения. У него имелись полкроны, давно ожидавшие подобного случая, и «счастливый» шестипенсовик с проверченной в нем дыркой, висевший у Дунстана на шее на кожаном шнурке. Это если не считать нежданного богатства, увязанного в уголок платка. К тому времени Дунстан успел совершенно забыть, что прошлой ночью ему было обещано кое-что еще в качестве платы. Едва пробило полдень, юноша явился к стене и взволнованно, как будто он делал что-то ужасно запретное, прошел через отверстие на ту сторону. Джентльмен в черном цилиндре сразу попался ему на глаза и приветливо кивнул. – А, вот и мой квартирный хозяин. Как ваше нынешнее самочувствие, сэр? – Превосходно, – отозвался Дунстан. – Идемте со мной, – предложил высокий господин. – Давайте немного прогуляемся вместе. Они пошли по широкому лугу по направлению к палаткам. – Вы бывали здесь прежде? – спросил джентльмен. – Да, я ходил на прошлую ярмарку, девять лет назад. Я тогда был совсем мальчишкой, – признался Дунстан. – Что же, – сказал его арендатор, – тогда вы помните, что нужно держаться вежливо и не брать никаких подарков. Помните, что вы здесь только гость. Сегодня я собираюсь заплатить вам то, что задолжал за жилье. Понимаете ли, я поклялся это сделать. Все мои дары долговременны: этот будет принадлежать вам, и вашему первенцу, и первенцу вашего первенца, независимо от пола… Этот дар будет действовать на протяжении всей моей жизни. – И что ж это такое, сэр? – Как, вы забыли? Мечта вашего сердца, конечно, – ответил джентльмен в цилиндре. – Мечта сердца, именно так. Дунстан слегка поклонился ему, не зная, что сказать. Они медленно шли меж рядами палаток и навесов. – Глаза, кому глаза? Меняем ваши старые на наши новейшие! – выкрикивала крохотная женщина. Прилавок перед ней был уставлен бутылями и колбами, полными глаз всех форм и цветов. – Музыкальные инструменты из ста далеких земель! – Свистки по пенни! Гудки по два пенни! Церковные хоралы по три! – Все к нам! Испытайте удачу! Отгадайте простую загадку – и получите свеженький анемон! – Неувядающая лаванда! Колокольчиковое полотно! – Сны в розлив, по шиллингу флакон! – Ночные плащи! Сумеречные плащи! Плащи из полумрака! – Мечи судьбы! Жезлы власти! Кольца вечности! Карты фортуны! Заворачивайте к нам, не пожалеете! – Бальзамы и мази, зелья и панацеи! Дунстан замер у прилавка, уставленного крохотными хрустальными вещицами. Он рассматривал прозрачных зверьков, размышляя, не приобрести ли одного для Дейзи Хемпсток. Юноша осторожно взял в руки хрустального котенка, в длину не больше пальца. Вдруг фигурка моргнула обоими глазами, и Дунстан от неожиданности уронил ее; но зверек перевернулся в воздухе и, как настоящий котенок, приземлился на четыре лапы. После чего отбежал на край прилавка и принялся вылизываться. Дунстан зашагал дальше по переполненному рынку. Народу на лугу было невпроворот. Здесь собрались все чужеземцы, понаехавшие в Застенье за последние недели, а также многие из жителей деревни. Мистер Бромиос под отдельным навесом торговал вином и пирожками, а покупали их в основном местные, наученные дедушками и бабушками (некогда получившими это знание от своих старших родственников), что есть еду из Волшебной Страны, пить тамошние напитки и лакомиться тамошними фруктами очень и очень опасно. Несмотря на огромную привлекательность некоторых угощений, которыми торговал народ с Той Стороны Стены, деревенские жители стойко противостояли искушениям. Ведь народ с Той Стороны раскидывал свои палатки на этом лугу каждые девять лет с незапамятных времен, и на день и ночь луг превращался в Волшебную Ярмарку. На целые сутки каждые девять лет между двумя мирами устанавливались торговые отношения. Здесь торговали чудесами, волшебством и чародейством; на ярмарку привозили вещи, какие и во сне не приснятся, товары, которые и представить-то трудно (зачем бы, например, могут кому-нибудь понадобиться шторма, разлитые в яичные скорлупки?). Юноша перебирал в кармане монетки, завязанные в угол платка, и высматривал что-нибудь маленькое и не слишком дорогое, красивую безделушку, пригодную для подарка Дейзи. Дунстан услышал в воздухе нежный перезвон колокольцев, едва различимый в ярмарочном шуме, – и пошел на этот звук. Он миновал прилавок, где пятеро здоровенных мужиков отплясывали под заунывную музыку шарманки, ручку которой крутил грустный черный медведь; прошел мимо лотка, за которым лысоватый субъект в ярком кимоно, зазывая покупателей, бил фарфоровые тарелки и бросал осколки в кипящий котел, откуда валил разноцветный дым. Мелодичный перезвон стал громче. Наконец Дунстан добрался до палатки, откуда исходил привлекший его звук. Торговца видно не было. На широком прилавке красовалось множество цветов: колокольчики простые и круглолистные, наперстянки, желтые нарциссы, и лилии, и фиалки, и крохотные алые цветки шиповника, бледные подснежники, голубые незабудки – и множество прочих, которым Дунстан не знал названий. Каждый цветок был отлит или вырезан из стекла или, может, из хрусталя – юноша опять же не мог сказать; однако соцветия в точности напоминали настоящие. Это они издавали мелодичный звон, как маленькие стеклянные колокола. – Кто-нибудь есть? – позвал Дунстан. – Доброго вам утра в этот ярмарочный день, – отозвалась хозяйка прилавка, выпрыгивая из разукрашенного фургона, что стоял невдалеке. Она широко улыбнулась юноше, сверкнув белоснежными зубами. Она, несомненно, принадлежала к народу С Той Стороны, это Дунстан сразу понял по ее глазам – и по ушкам, видневшимся из-под густо вьющихся черных волос. Глаза девушки были темно-лилового цвета, а уши – как у кошечки, только более закругленные, поросшие нежной темной шерсткой. При этом девица оставалась весьма красивой. Дунстан взял с прилавка стеклянный цветок. – Что за прелесть! – Лиловый цветок звенел и пел у него в руке: похожий звук можно извлечь, если водить влажным пальцем по кромке хрустального бокала. – Сколько он стоит? Торговка очаровательно пожала плечиками. – Цена не устанавливается изначально, – сказала девушка. – Иначе она может оказаться более, чем ты готов заплатить, и тогда ты уйдешь ни с чем, и это сделает беднее нас обоих. Давай лучше обсудим вопрос цены обычным образом. Дунстан так и замер с открытым ртом, потому что сзади неожиданно подошел джентльмен в черном цилиндре. – Ну вот, – шепнул он юноше, – теперь мы полностью в расчете. Дунстан встряхнул головой, будто прогоняя навязчивый сон, и снова обернулся к юной леди. – А откуда берутся такие цветы? Та улыбнулась всеведущей улыбкой. – Роща, где растут стеклянные цветы, находится на склоне горы Каламон. Опаснее пути туда только путь обратно. – И какой же толк от этих цветов? – спросил Дунстан. – По большей части их используют в декоративных и развлекательных целях. Они приносят радость, их можно подарить любимой в знак восхищения и обожания, а звук, который они издают, приятен для слуха. Кроме того, эти цветы особенным образом отражают свет. – Она подняла колокольчик так, что он заиграл в луче, и Дунстан не мог не отметить, что лиловое стекло всеми переливами повторяет цвет ее глаз. – Понятно, – протянул он. – Еще эти цветы используют для различных чар и заклинаний. Благородный сэр не занимается волшебством? Дунстан помотал головой. В юной леди было что-то особенное, но он никак не мог понять – что именно. – И все равно, – улыбаясь, продолжила девушка, – цветок является прекрасным подарком. Наконец Дунстан понял, что особенного в его новой знакомой: ее кисть охватывала тонкая серебряная цепочка, которая сбегала вниз, к лодыжке, и змеилась в траве до самой крытой повозки. Дунстан вопросительно указал на нее глазами. – Вы о цепи? Да, она приковывает меня к прилавку. Я – личная рабыня колдуньи, которой принадлежит фургон. Она захватила меня в рабство много лет назад, когда я играла у водопада в землях моего отца, высоко в горах. Колдунья заманила меня далеко от дома, приняв вид очень красивой лягушки и ускользая у меня из-под рук. А когда я, увлекшись погоней, вышла за границу отцовских владений, приняла свой истинный облик и набросила на меня мешок. – И что же, вы теперь… навсегда у нее в рабстве? – Ну, зачем же навсегда, – улыбнулась волшебная девушка. – Я снова обрету свободу в день, когда Луна потеряет свою дочь, если это случится на неделе, когда соединятся два понедельника. Такового дня я терпеливо жду. Пока я исправно исполняю свои обязанности, а в свободное время предаюсь мечтам. Так что же, молодой господин, не купите цветочек? – Меня зовут Дунстан. – Нечего сказать, скромное имя, – улыбаясь, поддразнила она. – И где же ваши клещи, мастер Дунстан? Сможете прищемить нос дьяволу[2 - Св. Дунстан Кентерберийский, архиепископ, монах-бенедиктинец, род. ок. 909, ум. 19. 05. 988. Был одним из ближайших советников английского короля Эдреда. В свободное от пастырской деятельности время занимался живописью, музыкой и кузнечным ремеслом, в связи с чем почитается как покровитель кузнецов и ювелиров. («Католическая энциклопедия»). В житии св. Дунстана встречается история о том, как к нему явился дьявол, когда святой работал в кузнице, и стал искушать его, после чего святой схватил его за нос раскаленными клещами. Эта история, в частности, рассказывается в книге Диккенса «A Child's History of England», в которой аббат Дунстан выступает как могущественный интриган, имевший огромное влияние на королей. – Примеч. пер.]? – А вас-то как зовут? – спросил Дунстан, густо покраснев. – Сейчас никак. Я ведь рабыня и не имею права носить свое прежнее имя. Поэтому я откликаюсь на «эй, ты», или на «дрянная девчонка», или на «эта неряха и неумеха». И на многие подобные ругательства. От внимания Дунстана не ускользнуло, как красиво шелк туники подчеркивает линии ее фигуры. А фигура у нее была превосходная, со всеми необходимыми выпуклостями. Встретив глаза в глаза ее лиловый взгляд, Дунстан сглотнул. Он вытащил из кармана платок со сбережениями, только чтобы перестать глазеть на девушку. Развязал уголок, где хранились монеты, и высыпал их на прилавок. – Возьмите сколько нужно за цветок, – сказал он, беря в руки белый подснежник. Девушка подвинула монеты обратно к их владельцу. – За этим прилавком не расплачиваются деньгами. – Как? А чем же тогда? – Дунстан увлекся и не собирался уходить отсюда без цветка для… для Дейзи Хемпсток, конечно. Он желал непременно заполучить цветок – и уйти, потому что, по правде говоря, присутствие молодой леди действовало на него все более обескураживающе. – Я могла бы попросить в уплату цвет ваших волос, – задумчиво протянула девушка. – Или все воспоминания в возрасте до трех лет. Или слух вашего левого уха – ну, не весь слух, а ту его часть, которая радуется красивой музыке, или плеску воды, или шелесту листвы под ветром. Дунстан поспешно замотал головой. – Или один поцелуй. Единственный поцелуй, вот сюда, в щеку. – Вот такая плата меня устраивает! – воскликнул Дунстан, перегнулся через прилавок и под тихий перезвон хрустальных цветов запечатлел на мягкой щеке цветочницы целомудренный поцелуй. Он вдохнул ее дразнящий, волшебный запах, который мгновенно ударил ему в голову и проник в грудь до самого сердца. – Ну вот и все, – сказала она и отдала ему подснежник. Дунстан принял цветок в руки, которые сразу показались ему грубыми и неуклюжими по сравнению с крохотными, во всех отношениях совершенными ручками волшебной девушки. – Встретимся здесь же, Дунстан Тёрн, сегодня вечером, на закате луны. Когда явитесь, дважды крикните сычом. Сумеете? Он кивнул, слегка попятившись. Дунстану не нужно было спрашивать, как она узнала его фамилию, – наверное, девушка попросту завладела этим знанием во время поцелуя, так же, как некоторыми другими вещами. Например, его сердцем. Подснежник тихо звенел у него в руке. – Что такое, Дунстан Тёрн? – воскликнула Дейзи Хемпсток, когда он столкнулся с ней под навесом у мистера Бромиоса. Там же сидели и ее родители, и родители Дунстана, угощаясь портером и колбасками. – Что с тобой стряслось? – Я принес тебе подарок, – пробормотал юноша и протянул ей звенящий колокольчик, который так и горел в послеполуденных лучах. Дейзи, слегка смешавшись, взяла цветок пальцами, еще блестевшими от колбасного жира. Повинуясь внезапному побуждению, Дунстан наклонился и поцеловал ее в щечку прямо на глазах ее родителей и сестры, а также Бриджет Комфри, мистера Бромиоса и прочих. Легко себе представить возмущение всего собрания; однако мистер Хемпсток, который недаром провел все пятьдесят семь лет своей жизни на границе с Волшебной Страной и Запредельными Землями, воскликнул: – Тихо, перестаньте! Гляньте-ка на его глаза. Разве непонятно – бедный мальчик сам не знает, что делает! Бьюсь об заклад, что он заколдован. Эй, Томми Форестер, поди-ка сюда! Проводи юного Дунстана Тёрна назад в деревню, да приглядывай за ним хорошенько; поговори с ним, если он захочет побеседовать, или уложи в кровать, если он решит соснуть. Томми забрал Дунстана с ярмарки и отвел обратно в Застенье. – Ну, полно, полно, Дейзи, – утешала дочку миссис Хемпсток, поглаживая девушку по голове. – Его самым краешком коснулась эльфийская магия, вот и все. Не стоит так переживать. И платочком, хранившимся на объемистой груди, матушка промокнула щеки Дейзи, внезапно повлажневшие от слез. Дочка подняла на нее взгляд, выхватила платочек и шумно высморкалась в него, все еще всхлипывая. С некоторым недоумением миссис Хемпсток поняла, что Дейзи улыбается сквозь слезы. – Но, матушка, ведь Дунстан меня поцеловал! – прошептала девушка и прицепила хрустальный подснежник себе на шляпку, где он продолжал звенеть и сверкать. Потратив некоторое время на поиски, мистер Хемпсток и отец Дунстана добрались до лотка, где торговали хрустальными цветами. Там заправляла пожилая женщина, а возле нее сидела очень красивая экзотическая птица, прикованная к насесту тонкой серебряной цепочкой. Со старухой оказалось совершенно невозможно разговаривать – вместо того, чтобы рассказать, что случилось с Дунстаном, она все сетовала о каком-то великолепном экземпляре из своей коллекции, проданном за бесценок, а также жаловалась на тяжелые времена, исполненные черной неблагодарности, и на негодных нынешних слуг. В пустой деревне (кому придет в голову оставаться дома во время Волшебной Ярмарки?) Томми привел Дунстана в «Седьмую сороку» и усадил на деревянный табурет. Юноша тут же подпер лоб руками и так сидел молча, глядя в никуда, время от времени испуская тяжкие вздохи, похожие на шум ветра. Томми Форестер попробовал его отвлечь. Он обращался к нему всеми возможными способами, приговаривая: – Ну, давай, встряхнись, старина! Немного бодрости – вот что нам нужно, а ну-ка улыбнись, э? Может, хочешь чего-нибудь пожевать? Или выпить? Не желаешь? Что-то мне в тебе не нравится, Дунстан, дружище, что-то тут не так… Однако вскоре, так и не добившись ответа, Томми заскучал по ярмарке, где, несомненно, именно сейчас (Томми сердито выпятил свою узкую нижнюю челюсть) за прелестной Бриджет Комфри увивался некий очаровательный высокий господин в иноземной одежде, с лопочущей обезьянкой на плече. И уверив себя, что в пустом трактире друг будет в полной безопасности, Томми поспешно отправился назад, к отверстию в стене. Когда Томми вернулся на луг, ярмарка гудела пуще прежнего: там и тут зрителей собирали кукольные представления, фокусники, танцующие звери, аукцион лошадей, всевозможные товары на продажу или обмен. С наступлением сумерек на лугу появился новый, еще невиданный народец. Среди новичков затесался герольд, который выкрикивал новости, как современный газетчик – заголовки: «Повелитель Штормфорта страдает от загадочной болезни!», «Огненная Гора сдвинулась с места и приближается к Крепости Дюн!», «Оруженосец наследного принца Гаралюнда превращен в хрюкающего пигвиггина!»[3 - Пигвиггин – лесной эльф из английского фольклора. – Примеч. пер.]. А за монетку разносчик новостей готов был рассказать каждую из этих историй в подробностях. Солнце село, и высоко в небесах засияла огромная весенняя луна. Повеял холодный ветерок. Торговцы начали один за другим исчезать в своих палатках и фургонах, зазывая за собой гостей ярмарки обещаниями разнообразных чудес – за доступную цену, разумеется. Наконец луна коснулась вершин деревьев на западе, и Дунстан Тёрн тихонько прокрался по мощеным улочкам Застенья. По дороге ему попалось немало весельчаков, как местных, так и приезжих, возвращавшихся по домам, но мало кто из них заметил юношу. Дунстан проскользнул в отверстие в стене – до чего же она была толстая, эта стена! – и поймал себя на мысли, каково было бы пройтись по ее верху. Некогда подобные раздумья одолевали и его отца. На ночном лугу за стеной Дунстану впервые в жизни пришла в голову забавная мысль – а что, если не останавливаться, пересечь луг и отправиться дальше, к темным деревьям на том берегу ручья? Эта идея развлекала его, хотя и доставляла неудобство, подобно забредшему в дом неожиданному гостю. Дойдя до назначенного места, Дунстан поспешно отделался от опасной мысли, как хозяин, который извиняется перед гостем и уходит к себе, бормоча оправдания о неотложных делах. Луна садилась. Дунстан прижал сложенные лодочкой руки ко рту и прокричал совой. Ответа не было; небо над головой приобрело странный оттенок – что-то среднее между синим и фиолетовым, но не черное, усыпанное невероятным множеством звезд. Дунстан снова гукнул по-совиному. – По-вашему, – строго сказала девица ему в самое ухо, – это похоже на сыча? Ни домовый, ни мохноногий сыч таких звуков не издает. Белая сова – еще куда ни шло, ну, в крайнем случае совка-сипуха. Будь у меня уши заткнуты веточками, я бы еще могла принять это за голос филина. Но сыч тут ни при чем. Дунстан вздрогнул от неожиданности, однако тут же улыбнулся, хотя и глуповатой улыбкой. Волшебная девушка уселась рядом. Ее присутствие опьяняло. Дунстан дышал ее запахом, чувствовал ее присутствие каждой порой своей кожи. Она придвинулась ближе. – Ты думаешь, что заколдован, а, красавчик Дунстан? – Я не знаю. Она расхохоталась, и смех ее был как плеск чистого родничка меж камней. – Нет, красавчик, мой красавчик, никто и не думал насылать на тебя чары. – Девушка откинулась на спину и теперь смотрела в ночное небо. – Ваши звезды, на что они похожи? – спросила она. Дунстан улегся рядом с ней на холодную траву и тоже стал глядеть на небо. В звездах здесь и в самом деле было что-то странное: может, разные цвета, потому что они блестели, как драгоценные камешки… А может, высыпало больше маленьких звезд или созвездия изменили форму. В общем, что-то в звездах казалось необычным и потрясающим. Они лежали бок о бок, глядя вверх. – Чего ты хочешь в этой жизни? – спросила юная леди. – Не знаю, – признался молодой человек. – Наверное, тебя. – А я хочу вернуть свободу. Дунстан потянулся к серебряной цепи, сбегавшей от ее запястья к лодыжке и терявшейся где-то в траве. Он потянул за цепочку, но она была крепче, чем казалась на вид. – Ее сковали из кошачьего дыхания, рыбьей чешуи и лунного света с добавлением серебра, – объяснила девушка. – Совершенно неразрушимый сплав, пока не исполнятся условия заклятия. – Ох, – пробормотал Дунстан, снова ложась в траву. – Цепь мне почти не мешает, она ведь достаточно длинная. Но меня раздражает само ее наличие, к тому же я скучаю по земле моего отца. Да и старая колдунья – не самая лучшая хозяйка на свете… Неожиданно девушка умолкла. Дунстан приподнялся на локте и потянулся рукой к ее щеке. Пальцы коснулись чего-то горячего и мокрого. – Почему ты плачешь? Девушка не ответила. Дунстан притянул ее к себе, тщетно пытаясь вытереть слезы своей широкой ладонью. А потом ее всхлипывающее лицо оказалось совсем близко, и юноша попробовал в порядке эксперимента поцеловать ее прямо в пылающие губы, до конца не уверенный, правильно ли поступает. Помедлив не более мига, она раскрыла губы ему навстречу, и ее язычок скользнул ему в рот. И тогда, под странными звездами, Дунстан окончательно и бесповоротно потерял голову. Ему уже случалось целоваться с деревенскими девушками, но дальше этого он ни разу не заходил. Его руки нащупали маленькие груди под шелком туники, коснулись твердых жемчужин сосков. Девушка вцепилась в него крепко, как утопающая, возясь с его рубашкой и штанами. Она казалась такой маленькой – Дунстан боялся поранить ее или сломать. Но этого не случилось. Она извивалась и выгибалась под ним, часто дыша и направляя его собственной рукой. Она запечатлела на его лице и груди не менее сотни бешеных поцелуев, а потом вдруг оказалась сверху, оседлала его, смеясь и задыхаясь, мокрая и скользкая, как рыбка, и Дунстан изгибался дугой, ликуя и сходя с ума, наполненный только ей, ей одной, и знай он ее имя – кричал бы его вслух. В конце концов он хотел было выйти из нее, но она не отпустила его, обхватив ногами, и прижалась к нему так крепко, что юноша чувствовал, будто они двое занимают одно место во вселенной. Как если бы на один великолепный, всепоглощающий миг они стали единым существом, дающим и принимающим, как звезды, что сливаются с предрассветным небом. Они лежали рядом, бок о бок. Волшебная леди поправила свою шелковую тунику и снова обрела благопристойный вид. Дунстан не без сожаления натянул штаны и сжал ее маленькую ручку в своей. Пот постепенно высыхал на его коже, и делалось одиноко и холодно. Небо медленно светлело, в сероватых отсветах рассвета Дунстан мог ясно разглядеть свою возлюбленную. Вокруг пробуждались звери: лошади переступали ногами, птицы заводили первые утренние песни. Спавшие в палатках тоже зашевелились и начали выходить наружу. – Что ж, всего тебе хорошего, – тихо сказала девушка, глядя на него с легким сожалением глазами лиловыми, как перистые облака в высоком небе. И, нежно поцеловав юношу губами, напоминавшими на вкус спелую ежевику, она удалилась к цыганскому фургону. Оставшись один, Дунстан потерянно шел через ярмарочный луг, чувствуя себя куда старше своих восемнадцати лет. Он вернулся на сеновал, скинул башмаки и уснул, а проснулся, когда солнце уже стояло высоко в небесах. На следующий день ярмарка окончилась, хотя Дунстан туда больше не возвращался. Чужаки разъехались, жизнь в Застенье вошла в привычную колею – хотя она и оставалась, пожалуй, менее обычной, чем в большинстве деревень (особенно когда ветер дул не с той стороны), но все же, если поразмыслить, сделалась обычной в достаточной степени. Спустя две недели Томми Форестер сделал предложение Бриджет Комфри, и та ответила согласием. Прошла еще неделя, и миссис Хемпсток явилась поутру навестить миссис Тёрн. Они уселись в гостиной пить чай. – Да, повезло мальчику Форестеров, – сказала миссис Хемпсток. – Полностью с вами согласна, – кивнула миссис Тёрн. – Возьмите еще печенье, дорогая. Думаю, ваша Дейзи будет подружкой невесты? – Хочется надеяться, – вздохнула миссис Хемпсток. – Если, конечно, она до этого доживет. Миссис Тёрн встревоженно вскинула глаза. – Только не говорите мне, что она больна, миссис Хемпсток! Это было бы просто ужасно. – Она ничего не ест, миссис Тёрн. Угасает на глазах. Только иногда удается уговорить бедняжку выпить глоток воды. – Ах, Боже мой! – Вчера ночью, – продолжала миссис Хемпсток, – я узнала причину ее болезни. Это ваш Дунстан. – Дунстан? Не говорите мне, что… – И миссис Тёрн в ужасе прикрыла рот ладонью. – О, конечно же, нет, – поспешно замотала головой миссис Хемпсток и поджала губы. – Ничего подобного. Он обидел мою дочь невниманием. Она не видела его уже бог знает сколько дней. Бедная девочка решила, что ему больше нет до нее дела, так что она лежит в постели и плачет, не выпуская из рук подснежник, который он ей подарил. Миссис Тёрн насыпала в чайник еще заварки и добавила кипятку. – Сказать по правде, – призналась она, – мы со стариком Терни сами волнуемся насчет Дунстана. Он… несколько не в себе, вот самое подходящее выражение. Совершенно запустил работу. Терни, помнится, говорил, что мальчику нужно время, чтобы прийти в себя. Если он наконец вздумает прийти в себя, Терни собирается отдать ему в собственность все западные луга. Миссис Хемпсток медленно кивнула. – Хемпсток отнюдь не прочь видеть нашу Дейзи счастливой и радостной. Он собирается дать в приданое девочке целое стадо овец. Овцы Хемпстоков считались лучшими на много миль вокруг: тонкорунные, умные (по овечьей мерке, конечно), с витыми рогами и острыми копытцами. Миссис Хемпсток и миссис Тёрн допили свой чай – и таким образом дело было решено. Дунстан Тёрн женился на Дейзи Хемпсток в июне. И если жених и выглядел несколько отстраненным, зато невеста лучилась радостью и была так мила, как только можно ожидать от невесты. За спинами молодоженов их отцы обсуждали план постройки на восточном лугу новой фермы для молодой семьи. Матери единодушно соглашались, что Дейзи сегодня просто прелесть, и дружно жалели, что Дунстан не позволил ей приколоть на грудь хрустальный подснежник, его собственный подарок с ярмарки в конце апреля. Тут-то мы и распрощаемся с Дунстаном и Дейзи, пока они стоят в опадающем облаке розовых лепестков – алых и белых, желтых и малиновых. Или – почти распрощаемся. Пока строилась новая ферма, они жили в домике Дунстана и в самом деле были весьма счастливы. А необходимость ухаживать за овцами, пасти их, стричь, кормить и лечить – все эти повседневные заботы мало-помалу изгнали из глаз Дунстана отсутствующий взгляд. Наступила осень, потом зима. В конце февраля, когда овцам время ягниться, когда стояли холода и злой ветер завывал на вересковых пустошах, проносясь меж нагих деревьев леса, а ледяные дожди беспрестанно лились со свинцово-серых небес, в шесть часов вечера, после захода солнца, в почти полной темноте кто-то вытолкнул из отверстия в стене плетеную корзину. Стражи, стоявшие по обе стороны бреши, сперва ее не заметили. В конце концов, они смотрели не в ту сторону, да и вокруг было темно и сыро. И вдруг откуда-то послышался тоненький писклявый плач. Только тогда стражи посмотрели под ноги – и увидели на земле корзинку. В ней лежал небольшой сверток. Сверток из шерстяных пеленок и промасленного шелка, откуда выглядывало красное зареванное личико с вытаращенными глазками и разинутым ртом, громко вопящим и голодным. К пеленке младенца серебряной булавкой был приколот обрывок пергамента, на котором красовалась надпись изящным, хотя и немного старомодным почерком: Тристран Тёрн
|
