Часть первая
Санкт-Петербург, год 1831-й
Серый петербургский день, короткий и хмурый, каких большинство выпадает на долю имперской столицы, медленно перетекал в сумерки. Промозглые, подернутые сырой холодной дымкой, опускались они на торжественные проспекты и убогие задворки, одинаково окутывая все густым темно-синим туманом.
Был ноябрь.
Первый снег уже упал на Северную Пальмиру с бесцветных небес, лежащих низко и угрюмо.
Но не прижился.
Расплылся грязной кашицей на мостовых, канул в тяжелых черных водах Невы.
Неуютной была эта пятница, 11 ноября 1831 года.
Неприветливой и унылой.
Однако ж не всюду.
Вереница роскошных экипажей - один наряднее другого - неспешно двигалась по Английской набережной. Кучера, красуясь, поигрывали вожжами, сдерживая ретивую прыть лошадей, запряженных по большей части цугом - шестеркой в упряжке с двойным выносом. Процессия тянулась к ярко освещенному подъезду дома № 44, известного всему Петербургу как дом графа Николая Петровича Румянцева.
Сам граф, старший сын екатерининского героя, фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, министр коммерции и государственный канцлер государя Александра Павловича, просвещенный русский вельможа, много послуживший на пользу государству Российскому, благополучно дожил до семидесяти трех лет и скончался спустя год после восшествия на престол нынешнего государя Николая Александровича.
Пять лет минуло с той поры.
Прах графа упокоился с миром вдали от суровой северной столицы, в любезном его сердцу имении под Гомелем.
И - правду сказать - с той поры затих и будто обезлюдел торжественный дом, один из самых заметных на Английской набережной. Хотя нарядный портик дворца, увенчанный фигурой Аполлона в окружении муз, неизменно заставлял людей, не чуждых эстетическому наслаждению, замедлить шаги.
Сегодня, однако, прошлое будто вернулось.
Как некогда, весь петербургский свет устремился к румянцевскому порогу.
Ловко соскакивали с запяток ливрейные лакеи, сноровисто помогали господам выйти из экипажей. Радовались зеваки, зябко мнущиеся у сияющего подъезда, - узнавали прибывших. Суетились юркие газетчики, силились как следует разглядеть всех и каждого...
Событие и впрямь происходило выдающееся.
Богатейшее собрание рукописей, книг, картин, монет, минералов и прочих ценнейших древностей - дело всей жизни графа Николая Петровича, согласно его же воле, открывалось для широкой публики.
Исполненные сознанием происходящего, именитые гости речи произносили с пафосом. Меж собой беседовали негромко, но все более о вещах возвышенных.
Торжество - по всему - близилось к завершению, когда князь Борис Александрович Куракин тронул за рукав нынешнего хозяина дома, младшего брата Николая Петровича - Михаила.
- Устал, Михаиле Петрович?
- Устал, не скрою. Que veus tu? <Что ты хочешь? (фр.)> Хлопот последние дни было не перечесть. Впрочем, хлопоты приятные.
Посему - не ропщу.
- Одно дело - приятные, так ведь и полезные, cher ami <милый друг (фр.)>. He токмо нам, но и потомкам далеким. Им - определенно - более даже, чем нам.
- C'est bien beau се quo tu viens de dire! <Прекрасно сказано! (фр.)> Брат то же говорил. Одно жаль, сам не дожил до светлого дня.
- Не жалей о том, граф. Надгробный памятник Николаю Петровичу может обратиться в прах, но память - память! - его не истлеет на страницах истории российской.
- Спасибо, Борис. Однако погоди... Давеча, au bal des Chahovsky <...на балу у Шаховских (фр.)>.., ты говорил мне о каком-то деле, а я вот за своими хлопотами позабыл обо всем. Прости.
- Пустое. Да и не время теперь.
- Eh bien, mon prince! <Ну, князь! (фр.)> Дело-то было важное, я теперь припоминаю.
- Как для кого. Я полагаю - важное, но не безотлагательное.
- И все же?
- Художник, Michel. Иван Крапивин. Крепостной князя Несвицкого, по общему мнению - большой талант, быть может - великий. Год назад был принят в Академию, и сразу же о нем заговорили как о самородке. Большие надежды подавал. Огромные.
- C'est bien, c'est bien <Хорошо, хорошо... (фр.)>.., и что же?
- Старик Несвицкий, как ты знаешь, умер. А сын, que je n'ai pas I'honneur de connaitre <...которого я не имею чести знать (фр.)>, он мало где принят и c'est un pauvre sire... Etjoueur се qu'on dit <...кажется, ничтожное существо.. К тому же игрок, говорят (фр.)>.
|
