1Леопольд фон Захер-Мазох





    В первый раз они остались одни.
    Он сидел рядом с молодой, еще только расцветающей девушкой в саду на покрытой мхом каменной скамье и молчал. Они знали оба, что любят друг друга. Но эта любовь была между ними какой-то упоительной тайной.
    Только раз они обменялись быстрыми взглядами.
    Он тоже был очень молод. Его робкое сердце пугалось и трепетало от этой нежной преданности, от этих благоговейных взглядов прекрасной девушки. В его возрасте любовь – это рыцарское служение, это песнь трубадура, это цепи раба.
    Шея его бессознательно ждала пинка ноги повелительницы.
    Взгляд его блуждал – казалось, искал кого-то, какой-то цели своего неясного томления.
    Природа улыбалась ему пышной красотой первого осеннего дня. Еще и листья не пожелтели, только красноватой дымкой подернулись лес и сад. Виноградные гроздья зрели, протянувшись шпалерами по стене господской усадьбы, а солнечные лучи трепетали расплавленным золотом на бархате нив, на астрах, георгинах и подсолнечниках, обращавших свои головки к солнцу, словно огнепоклонники.
    Чистый и безоблачный, повис небесный свод над зелеными верхушками елей и берез, за которыми солнце воздвигло золотую решетку, словно это был рай, который оно хотело изолировать от мира.
    Девушка впервые в это лето надела длинное платье. Стройная фигура обрисовывалась с девственной угловатостью под белой тканью, облекавшей ее, словно целомудренные листья лилию. С худенького личика глядела пара темных глаз с таким изумлением, как будто перед ними нежданно открылась волшебная, сказочная страна. Дыхание вздымало ее детскую грудь и тихо колыхались темные косы. Словно капли росы блестели жемчужины на ее шее и руках.
    Наконец он сумел произнести слово. Он назвал ее имя, и плечо его слегка коснулось ее плеча.
    Она вздрогнула.
    – Можешь ли ты это понять, – продолжал он, – на свете есть люди, ропщущие на Творца, есть и такие, которые видят в Его творении только несчастную игру враждебных стихий? А мир ведь так прекрасен.
    – Ты прав.
    – Быть может, надо быть счастливым, чтобы понимать это.
    Она испугалась, но через минуту улыбнулась себе.
    Солнце закатилось. На западе небо алело румянцем заката, словно специально для них распахнулись небесные ворота. Маленькие облачка, освещенные последними лучами, плыли в небесном океане, словно красные лодки на белых парусах.
    Черный дрозд пел свою вечернюю песнь на верхушке ели. Потянуло прохладой. Дрожь пробежала по листьям деревьев. Вскоре на землю пала роса, и туман разостлал свой таинственный покров на далекие дубравы и на серые, покрытые мхом башни.
    Бедная девушка оглянулась на него, будто хотела сказать: «Произнеси же решительное слово!» и невольно коснулась его руки. Она покраснела, потупила взор и встала, как будто хотела убежать.
    Она показалась ему в эту минуту ангелом, распростершим крылья и готовым взлететь.
    Он обвил ее руками, а она, вся дрожа, подняла на него глаза. Он был в эту минуту богом, а она – живым духом, вдохнувшим жизнь в его создание. Если бы он был лет на десять старше, он ответил бы на этот взгляд счастливой улыбкой, но он был ненамного старше ее.
    Стемнело. Небо на западе поблекло, сохранив только матовый блеск янтаря. Слышно было тихое дыхание деревьев, и тяжелые влажные испарения сада теснили грудь.
    – Любишь ли ты меня? – спросил он робко, почти пугливо.
    Она только тихонько кивнула головой – она не находила слов, которыми сумела бы выразить то, что ее волновало. Он склонился к ней, и в первый раз его губы коснулись ее губ, – холодных губ, на которых замер вздох. Дрожь пронизала все ее тело, тело цветка.
    Она закрыла глаза, и руки ее что-то ловили, чего-то искали – наконец нашли его шею, обвились вокруг нее и сомкнулись на затылке, сложившись как для молитвы.
    Потом она вдруг вырвалась и устремилась в чащу парка. Он сделал два шага за ней, но что-то непонятное, что-то загадочное удержало его.
    Он посмотрел на небо. Высоко над елями горела вечерняя звезда, а на краю долины вставал красный серп луны.
    Вдали пела река – ту старую песню, которую пели сирены Одиссею.
    В то же самое время в будуаре господского дома, похожем на покои в серале, беспокойно шагала взад и вперед прекрасная гордая женщина. Время от времени она останавливалась у окна и смотрела в сад, следя за мелькавшим в зелени белым платьем своей юной подруги.
    Потом она снова раздраженно отворачивалась, брала розу и принималась обрывать у нее лепестки, или ловила муху и обрывала ей крылышки.

Леопольд фон Захер-Мазох - Подруги