1Леопольд фон Захер-Мазох





    Лунная Ночь
    Стояла прекрасная летняя ночь. С ружьем на плече я спускался с гор, и усталый большой английский водолаз, высунув язык, следовал за мной по пятам. Мы сбились с дороги. Не раз я останавливался и оглядывался во все стороны, стараясь припомнить нужное направление. При этом собака каждый раз ложилась и вопросительно глядела на меня.
    Пред нами расстилалась приятная волнистая окрестность, кое-где покрытая лесом. Над черно-синими деревьями виднелась полная красная луна, которая ярко освещала темное небо. Величественно и спокойно звезды струились с востока на запад, на северном горизонте сияла Большая Медведица. Между соседними ивами поднималось прозрачное испарение, дрожавшее в бледно-зеленом свете. Выпь стонала в тростнике.
    По мере того как мы удалялись от гор, луна все щедрее освещала ландшафт. Темные древесные стены медленно отступали, и глазам представилась равнина, настоящее зеленое мерцающее море, по которому, словно корабль с натянутыми парусами, плыл господский дом с темными мачтами-тополями. Время от времени мягкая струя воздуха проносилась по траве и листве и доносила до нас какие-то чудные звуки, которые перешли в грустную прекрасную мелодию, когда я подошел к дому. То были звуки хорошего фортепиано: искусные руки играли «Лунную сонату» Бетховена.
    Мне показалось, что я слышу слезы раненой человеческой души в звучных, послушных клавишах; вдруг последовал страшный диссонанс — и затем все замолкло. Я был в нескольких шагах от господского дома; темные тополя печально шумели; на дворе собака грустно позвякивала своей цепью; вдали слышался однообразный, плачущий шум воды.
    На крыльце господского дома показалась женщина; она оперлась руками на перила и задумалась. Стан ее был высок и строен, а бледное лицо фосфорически светилось в лунном свете; роскошные темные волосы, стянутые в большой узел, локонами спускались на ее плечи. Едва услыхав мои шаги, она выпрямилась и устремила на меня свои большие, темные и влажные глаза. Я рассказал ей о своем приключении и попросил о ночлеге.
    — Все, что у нас есть, к вашим услугам, — сказала она глубоким и мягким голосом, — мы так редко имеем удовольствие принять у себя гостя. Входите, прошу вас.
    Я поднялся по гнилым деревянным ступеням, пожал маленькую дрожащую руку хозяйки и вошел вслед за нею в дом через отворенную дверь.
    Мы очутились в большой четырехугольной комнате, стены которой были выбелены известкой, а все убранство состояло из старого ломберного стола и пяти деревянных стульев. У стола не хватало ножки, которую заменял один из подозрительных стульев: благодаря наложенным на него кирпичам он соответствовал своему новому назначению. За столом четверо мужчин играли в тарок. Хозяин, увидя меня, встал со своего места и, крепко держа трубку зубами, подал мне руку. Это был светловолосый, невысокого роста мужчина с тупыми, твердыми чертами лица, глубокими голубыми глазами, плотно подстриженной головой и короткими жесткими усами. Пока я повторял ему свою историю и просьбу, он разложил свои карты, одобрительно кивая мне головой, потом снова сел на свое место и более не обращал на меня внимания.
    Хозяйка подкатила мне кресло из соседней комнаты и затем вышла отдать нужные приказания; тем временем я имел возможность внимательно рассмотреть незнакомое мне общество.
    Ближе всех ко мне сидел приходский священник из соседнего села, атлет по сложению и мускульной силе, с бычьим затылком и застенчивым пьяным лицом, которое водка расцветила множеством разнообразных оттенков красного. Он постоянно как-то необъяснимо-жалостливо улыбался; время от времени он открывал высокую продолговатую табакерку, набивал табаком свой плоский, вздернутый нос, после чего вытаскивал из-за пазухи синий платок с фантастическими узорами и вытирал себе рот. Рядом с ним сидел рыхлый арендатор в черной венгерке, который неутомимо сопел носом и курил крепчайшие черные сигары. Третий был гусар с жидкими волосами и жесткими черными усами. Он квартировал в доме и, по-видимому, любил комфорт. Без галстука и в расстегнутом кителе, он был совершенно невозмутим во время игры, только пускал страшные клубы дыма и постукивал пальцами правой руки по столу, когда проигрывал.
    Мне предложили принять участие в игре, но я отказался, сославшись на усталость. Вскоре нам подали вино и холодную закуску.
    Хозяйка, возвратившись, села в небольшое коричневое кресло, поданное ей казачком, и закурила папиросу. Слегка коснувшись устами моей рюмки, она с приветливой улыбкой подала ее мне. Мы поговорили с ней о сонате, которую она играла с таким смыслом, о последней книге Тургенева, о труппе русских актеров, давшей несколько представлений в Ко- ломее, о жатве, о земских выборах, о наших крестьянах, начинающих пить кофе, и о том, как умножилось количество плугов с уничтожением крепостного права. Она смеялась, откидываясь на спинку кресла. Луна светила ей прямо в лицо.

Леопольд фон Захер-Мазох - Лунная ночь