Изменил, Иной Прельстился,
Виноват Перед тобой,
Но не надолго влюбился,
Изменил уже и той.
Я узнал, что не годится
Быть надолго влюблену,
Да опасно и решиться
Завсегда любить одну.
Будешь верен - так обманут,
Насмеются, изменят;
Изменишь - сердиться станут,
Упрекнут тем, укорят.
Так уж лучше не влюбляться,
Понемножку всех любить,
Всех обманывать стараться,
Чтоб обманутым не быть.
Карамзин
Мы ехали из уездного города Коломея в деревню. Это было в пятницу вечером.
- Пятница - хорошее начало, - сказал поляк, но немец-кучер, колонист из Мариагильфа**, утверждал, что пятница, напротив, день несчастливый, так как Спаситель был распят на кресте в пятницу. На этот раз прав оказался немец; не прошло и получаса, как нас остановила крестьянская стража. - Стой! Паспорт!
Мы остановились. Но паспорт!.. Мои бумаги, конечно, были в порядке, но кто подумал о моем швабе? Он сидел на козлах совершенно спокойно, щелкал кнутом и закладывал свежий трут в свою короткую трубку. Он и в самом деле мог бы быть заговорщиком. Бессовестно спокойное лицо его возбудило подозрение моих русских мужиков; они совершенно основательно пожимали плечами.
Заговорщик, - промолвили они.
Но, братцы, подумайте о том, что говорите! Все напрасно.
Округ и окружной город в Восточной Галиции. Коломея Происходит от слова колония, так как нынешний город возвышайся на месте прежней римской колонии.
Название селения, где утвердились немецкие колонисты, По большей части швабы; находится оно по соседству с г. Коломея.
- Заговорщик!..
Шваб мой в смущении задвигался на козлах и стал страшно коверкать русский язык. Все напрасно. Крестьянская стража знает свое дело. Кто осмелится сунуть ей ассигнацию? Конечно не я. Таким образом, нас берут и везут в ближайшую корчму.
Издали что-то время от времени посверкивало в том направлении. Это была коса, повешенная на наружной стене крестьянином, стоявшим на страже, а прямо над трубой корчмы висела луна, освещавшая и крестьянина, и его косу. Луна заглядывала и в небольшое окошко корчмы и, назло скряге-еврею, бросала в нее свои серебряные лучи, словно серебряные монеты, и даже посеребрила глубокие лужи, образовавшиеся перед окошком. Я уже упомянул об еврее-шинкаре, который встретил нас на пороге и при виде важных гостей выразил свою радость тем, что испустил из груди какой-то однообразный, жалобный звук.
Он переваливался как утка, стремительно поцеловал у меня комок грязи на правом рукаве, ради симметрии поцеловал и левый рукав и при этом ругал крестьян за то, что они смели остановить такого барина... такого... он сам не знал, каким бы качеством окрестить меня, - такого черно-желтого 5арина, у которого даже лицо совершенно черно-желтое, у которого и душа черно-желтая - в этом и готов был присягнуть на Торе. Он ругался и кривлялся, как будто страшно обидели его самого. Между тем я приказал швабу остаться при лошадях - крестьяне сторожили его - и спас свою черно-желтую душу в корчме, где она вытянулась за деревянной скамье у печки.
Вскоре скука одолела меня, так как дружище Дошку и без меня был занят по горло. Он то и дело заливал своим посетителям вина, а вместе с тем выливал и все последние новости; как блоха прыгал он вокруг длинного стола, подскакивал и ко мне, надувался и пытался завести со мной «образованный» разговор о политике или литературе.
Машинально, от скуки, стал я осматриваться кругом.
Основным колоритом корчмы была какая-то зелень. Скудная лампа или, скорее, ночник проливал зеленоватый свет. Зеленая плесень покрывала стены; большая четырехугольная печь была как будто налакирована и отражала на себе зеленый мох, который покрывал каменный паркет сына Израиля. Зеленый осадок виднелся в стеклянных стаканах и жестяных мерках, из которых пили мужики, предварительно выложив на прилавок свои медные гроши. Зеленая растительность покрывала сыр, поданный мне Мошкой, а за печкой сидела его жена в желтом капоте с большими зелеными разводами и укачивала бледно-зеленого ребенка. Самое лицо еврея, жалкое и скорбное, было как-то зеленовато, в особенности у оконечностей тонких, двигающихся ноздрей и у язвительно сжатых губ; его быстрые, бегающие глазки имели тот же отлив.
Есть лица, которые со временем как бы покрываются ярь-медянкой, есть такие; и у моего еврея было именно такое лицо.
|
