Прежде чем кончится ночь
1
Через открытую раздвижную дверь в комнату проникал запах морской воды. Ветра почти не было, но пропитанный влагой ночной воздух все поднимался с иссиня-черной поверхности залива и плыл к лежащему в ванне человеку. Каору приятна была близость моря, его затхлость не казалась отталкивающей.
После ужина, выходя на балкон, он наблюдал за движением звезд и сменой лунных фаз. Облик луны изменялся очень медленно, и уже само это зрелище наполняло душу ощущением чего-то таинственного. Это давало Каору огромное вдохновение.
Созерцание ночного неба было для него как ежедневное домашнее задание. Раздвинув дверные створки, Каору пошарил ногами по залитому мраком полу и сунул их в шлепанцы. Нацелившийся в ночное небо балкон, девятнадцатый этаж многоквартирного дома. У Каору это самое любимое место, место, наиболее созвучное его душе.
Половина сентября уже прошла, последние жаркие дни были очень величественны. Тропические ночи продолжались еще с июня, и, несмотря на наступившую осень, палящая жара не спадала.
Видно, с какого-то момента сезон, который называют летом, стал гораздо длиннее. Каору каждый вечер, так же как и сейчас, выходил на балкон, но желанной прохлады не было, он чувствовал только обжигающую жару. Звездное небо, близкое настолько, что, кажется, можно дотянуться рукой, пододвигалось к Каору, и, глядя на него, он полностью забывал про жару.
В спальном районе, выходившем на Токийский залив, стояло очень много многоквартирных домов. Но вот жильцов в них было много, и редко в каком окне горел свет. Поэтому звезды в ночном небе сияли так красиво.
Временами дул мягкий ветерок. И тогда морские запахи исчезали, и слипшиеся, только что вымытые под душем волосы начинали высыхать.
- Каору-кун, простудишься, закрой окно, - донесся из кухни голос матери.
Похоже, она почувствовала движение воздуха и поняла, что окно было открыто. С того места, где она находилась, балкон не просматривался, и мать не могла знать, что Каору стоит под ночным небом.
Каору раздражало беспокойство матери. В такую жару замерзнуть и простудиться было невозможно. Но если она узнает, что он на балконе, точно затащит в комнату. Каору закрыл окно снаружи, чтобы не слышать мать.
Он в одиночестве стоял на этой небольшой площадке, врезавшейся в небо на высоте ста метров от земли. Он обернулся и сквозь стекло посмотрел в комнату. Фигуру матери отсюда было не увидеть, но в гостиную проникала яркая молочно-белая полоса света от флуоресцентной лампы. И в этом белом свечении Каору мог прочесть присутствие матери. Ее движения, когда она, стоя перед раковиной, мыла посуду после обеда, едва заметно колебали луч света, просачивающийся из дверного проема.
Обернувшись назад к уличной темноте, Каору вернулся к своим постоянным размышлениям. Он мечтал каким-нибудь образом объяснить устройство мира, в котором существовал. Но это не было просто желание разгадать самую главную тайну из какой-нибудь одной области. Ему хотелось создать единую теорию, которая объяснила бы различные аспекты мироздания. Мечты Каору очень походили на мечты его отца, исследователя в области компьютерных технологий, и, оказываясь вместе, эти двое разговаривали только на естественнонаучные темы.
Вернее, Каору швырял в отца множеством вопросов, а тот брался на них отвечать. Отец, Хидэюки, раньше работал в проекте по созданию искусственной жизни, защитил диссертацию и перебрался в исследовательскую лабораторию университета. Не отягощенные здравым смыслом смелые идеи сына, которому в этом году исполнилось только десять лет, давали ему подсказки для исследований.
Матико, мать Каору, с удовольствием наблюдала, как иногда после субботнего обеда ее муж и сын устраивали горячие споры. В отличие от Хидэюки, в пылу спора забывавшего о том, что творится вокруг, Каору оставался предупредительным по отношению к матери, которая не могла принять участие в споре и часто оставалась вне беседы. Он тщательно разжевывал для матери предмет обсуждения и преподносил ей так, чтобы она могла поучаствовать в разговоре. Такое необычное внимание было для Хидэюки сложным трюком, который он никак не мог повторить.
Радовало ли мать сочувствие, или она гордилась сыном, который говорил о естественных науках, уже в десять лет понимая больше ее, но всегда, когда она смотрела на него, лицо Матико сияло радостью.
|
