1Иван Бунин





    

Автобiографическiя замeтки


    
    Нeкоторыя автобiографическiя замeтки, касающiяся главным образом моей писательской жизни, были напечатаны мною лeт пятнадцать тому назад в собранiи моих сочиненiй, изданном в Берлинe "Петрополисом".
    Дополняю их нeкоторыми новыми. (Курсив всюду мой; дeлая выписки из стихов и прозы с новой орфографiей, я даю их по старой).
    ___
    Моя писательская жизнь началась довольно странно. Она началась, должно быть, в тот безконечно давнiй день в нашей деревенской усадьбe в Орловской губернiи, когда я, мальчик лeт восьми, вдруг почувствовал горячее, безпокойное желанiе немедленно сочинить что-то вродe стихов или сказки, будучи внезапно поражен тeм, на что случайно наткнулся в какой-то книжкe с картинками: я увидал в ней картинку, изображавшую какiя-то дикiя горы, бeлый холст водопада и какого-то приземистаго, толстаго мужика, карлика с бабьим лицом, с раздутым горлом, т. е. с зобом, стоявшаго под водопадом с длинной палкой в рукe, в небольшой шляпкe, похожей на женскую, с торчащим сбоку птичьим пером, а под картинкой прочел подпись, поразившую меня своим послeдним словом, тогда еще, к счастью, неизвeстным мнe: "Встрeча в горах с кретином". Кретин! Не будь этого необыкновеннаго слова, карлик с зобом, с бабьим лицом и в шляпкe вродe женской показался бы мнe, вeроятно, только очень противным и больше ничего. Но кретин? В этом словe мнe почудилось что-то страшное, загадочное, даже как будто волшебное! И вот охватило меня вдруг поэтическим волненiем. В тот день оно пропало даром, я не сочинил ни одной строчки, сколько ни старался сочинить. Но не был ли этот день все-таки каким-то началом моего писательства?
    Во всяком случаe, можно подумать, будто нeкiй пророческiй знак был для меня в том, что наткнулся я в тот день на эту картинку, ибо во всей моей дальнeйшей жизни пришлось мнe имeть не мало и своих собственных встрeч с кретинами, на вид тоже довольно противными, хотя и без зоба, из коих нeкоторые, вовсе не будучи волшебными, были, однако, и впрямь страшны, и особенно тогда, когда та или иная мeра кретинизма сочеталась в них с какой-нибудь большой способностью, одержимостью, с какими-нибудь истерическими силами, - вeдь, как извeстно, и это бывает, было и будет во всeх областях человeческой жизни. Да что! Мнe, вообще, суждена была жизнь настолько необыкновенная, что я был современником даже и таких кретинов, имена которых на вeки останутся во всемiрной исторiи, - тeх "величайших генiев человeчества", что разрушали цeлыя царства, истребляли миллiоны человeческих жизней.
    ___
    Я родился в Воронежe, прожил в нем цeлых три года, а кромe того провел однажды цeлую ночь, но Воронеж мнe совсeм неизвeстен, ибо в ту ночь, что провел я в нем, я его не мог видeть: приглашен был воронежским студенческим землячеством читать на благотворительном вечерe в пользу этого землячества, прieхал в темные зимнiе сумерки, в метель, на вокзалe был встрeчен с шампанским, не мало угощался и на вечерe и перед разсвeтом был снова отвезен на вокзал к московскому поeзду уже совсeм хмельной. А тe три года, что я прожил в Воронежe, были моим младенчеством.
    Из Воронежа родители увезли меня в свое орловское имeнiе. Вот с этой поры я и начинаю помнить себя. Там прошло мое дeтство, отрочество.
    В тe годы уже завершалось преславутое дворянское "оскудeнiе",- под таким заглавiем написал когда-то свою извeстную книгу нынe забытый Терпигорев-Атава. Послe него называли послeдним из тeх, которые "воспeвали" погибающiя дворянскiя гнeзда, меня, а затeм "воспeл" погибшую красоту "вишневых садов" Чехов, имeвшiй весьма малое представленiе о дворянах-помeщиках, о дворянских усадьбах, о их садах, но еще и теперь чуть не всeх поголовно плeняющiй мнимой красотой своего "вишневаго сада". Я Чехова за то очень многое, истинно прекрасное, что дал он, причисляю к самым замeчательным русским писателям, но пьес его не люблю, мнe тут даже неловко за него, непрiятно вспоминать этого знаменитаго Дядю Ваню, доктора Астрова, который все долбит ни к селу, ни к городу что-то о необходимости насажденiя лeсов, какого-то Гаева, будто бы ужаснаго аристократа, для изображенiя аристократизма котораго Станиславскiй все время с противной изысканностью чистил ногти носовым батистовым платочком, - уж не говорю про помeщика с фамилiей прямо из Гоголя: Симiонов-Пищик. Я рос именно в "оскудeвшем" дворянском гнeздe. Это было глухое степное помeстье, но с большим садом, только не вишневым, конечно, ибо, вопреки Чехову, нигдe не было в Россiи садов сплошь вишневых: в помeщичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень пространныя, гдe росли вишни, и нигдe эти части не могли быть, опять таки вопреки Чехову, как раз возлe господскаго дома, и ничего чудеснаго не было и нeт в вишневых деревьях, совсeм некрасивых, как извeстно, корявых, с мелкой листвой, с мелкими цвeточками в пору цвeтенiя (вовсе не похожими на то, что так крупно, роскошно цвeтет как раз под самыми окнами господскаго дома в Художественном театрe); совсeм невeроятно к тому же, что Лопахин приказал рубить эти доходныя деревья с таким глупым нетерпeнiем, не давши их бывшей владeлицe даже выeхать из дому: рубить так поспeшно понадобилось Лопахину, очевидно, лишь затeм, что Чехов хотeл дать возможность зрителям Художественнаго театра услыхать стук топоров, воочiю увидeть гибель дворянской жизни, а Фирсу сказать под занавeс: "Человeка забыли..." Этот Фирс довольно правдоподобен, но единственно потому, что тип стараго барскаго слуги уже сто раз был написан до Чехова. Остальное, повторяю, просто несносно. Гаев, подобно тому, как это дeлают нeкоторые персонажи и в других пьесах Чехова, постоянно бормочет среди разговора с кeм-нибудь чепуху, будто бы играя на бильярдe: "Желтаго в середину... Дуплет в угол..." Раневская, будто бы помeщица и будто бы парижанка, то и дeло истерически плачет и смeется: "Какой изумительный сад! Бeлыя массы цвeтов, голубое небо! Дeтская! Милая моя, прекрасная комната! (плачет). Шкапик мой родной! (цeлует шкап). Столик мой! О, мое дeтство, чистота моя! (смeется от радости). Бeлый, весь бeлый сад мой!" Дальше, - точно совсeм из "Дяди Вани", - истерика Ани: "Мама! Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... я благословляю тебя! Вишневый сад продан, но не плачь, мама! Мы насадим новый сад, роскошнeе этого, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечернiй час, и ты улыбнешься, мама!" А рядом со всeм этим - студент Трофимов, в нeкотором родe "Буревeстник": "Вперед! - восклицает он. - Мы идем неудержимо к яркой звeздe, которая горит там, вдали! Вперед! Не отставай, друзья!"

Иван Бунин - Воспоминанiя