Всем молодоженам, а особенно двоим из них.
I
Солнце просунуло свои огненные щупальца сквозь щели в ставнях, прошило комнату косыми, пульсирующими от кружащихся пылинок полосами света, залило ясным пламенем паркет и покрывающие его медвежьи шкуры, ослепительным блеском отразилось на пряжке пояска Йеннифер. Поясок Йеннифер лежал на туфельке с высоким каблуком. Туфелька покоилась на белой рубашке с кружевами, а белая рубашка — на черной юбке. Один черный чулок висел на подлокотнике кресла, выполненном в форме головы химеры. Второго чулка и второй туфельки нигде не было видно. Геральт вздохнул. Йеннифер любила раздеваться быстро и с размахом. Придется мириться с этой привычкой. Другого выхода нет.
Он встал, отворил ставень, выглянул. От озера, гладкого как поверхность зеркала, поднимался пар, листья прибрежных берез и ольх лоснились от росы, дальние луга покрывал низкий, густой туман, висящий словно паутина прямо над верхушками трав.
Йеннифер пошевелилась под периной, невнятно забормотала. Геральт вздохнул.
— Отличный день, Йен.
— А? Что?
— Красивый день. Редкостно красивый день.
Она его удивила. Вместо того, чтобы лечь и накрыть голову подушкой, чародейка села, расчесала волосы пальцами и начала искать возле постели ночную рубашку. Геральт знал, что ночная рубашка лежит за изголовьем кровати, там, куда Йеннифер бросила ее вчера ночью. Но не сказал. Йеннифер не выносила таких любезностей.
Чародейка тихо выругалась, лягнула перину, подняла руку и выстрелила пальцами. Ночная рубашка вынырнула из-за изголовья, развевая оборками словно кающийся дух, и легла прямо в подставленную ладонь. Геральт вздохнул. Йеннифер встала, подошла к нему, обняла и куснула за плечо. Геральт вздохнул. Список вещей, к которым ему предстояло привыкать, казался бесконечным.
— Хочешь что-то сказать? — спросила чародейка, прищурившись.
— Нет.
— Хорошо. Знаешь что? День действительно прекрасный. Хорошая работа.
— Работа? Что ты имеешь в виду?
Прежде чем Йеннифер успела ответить, снизу послышался высокий, протяжный крик и свист. Бере-гом озера, разбрызгивая воду, скакала Цири на вороной кобыле. Лошадь была резвой и редкостно красивой. Геральт знал, что когда-то она принадлежала некому полуэльфу, который судил о сероволосой ведьмачке по внешности и крупно ошибся. Цири назвала добытую кобылу Келпи, что на языке жителей островов Скеллиге означало грозного и злобного духа моря, иногда принимавшего облик коня. Кличка подходила лошади идеально. Не так давно один хоббит, который пожелал украсть Келпи, очень болезненно в этом убедился. Хоб-бит звался Сэнди Фрогмортон, но после того случая все называли его «Цветная капуста».
— Свернет себе когда-нибудь шею — проворчала Йеннифер, глядя на Цири, скачущую среди водяных брызг, пригнувшись, встав в стременах. — Свернет себе когда-нибудь шею твоя сумасшедшая дочка.
Геральт повернул голову, не говоря ни слова посмотрел прямо в фиалковые глаза чародейки.
— Ну ладно, — усмехнулась Йеннифер, не опуская взгляда. — Извини. Наша дочка.
Снова обняла его, сильно прижалась, еще раз поцеловала и опять укусила. Геральт коснулся губами ее волос и осторожно спустил рубашку с плеч чародейки.
А потом они снова очутились в кровати, в развороченной постели, еще теплой и пахнущей сном. И начали искать друг друга, и искали долго и очень терпеливо, а уверенность, что они найдут друг друга, наполняла их радостью и счастьем, и радость и счастье было во всем, что они делали. И хотя они были такими разными, они понимали, как всегда, что различие это не из тех, что разделяют, а из тех, что объединяют и связывают, связывают сильно и крепко, как сделанная топором зарубка — стропило и конек, зарубка, с кото-рой рождается дом. И все было так же, как в первый раз, когда его восхитила ее ослепительная нагота и не-истовое желание, а ее восхитила его деликатность и нежность. И так же, как в первый раз, она хотела сказать ему об этом, но он прервал ее поцелуем и ласками и лишил слова всякого смысла. А позднее, когда уже он хотел сказать ей об этом, он не смог издать ни звука, а потом счастье и наслаждение упали на них с силой обрушивающейся скалы и случилось что-то, что было безгласным криком, и мир перестал существовать, что-то кончилось и что-то началось, и что-то продолжалось, и воцарилась тишина, тишина и покой.
И восторг.
Мир медленно возвращался, и снова возникла постель, пахнущая сном, и залитая солнцем комната, и день. День...
— Йен?
— М-м-м?
— Когда ты сказа
|
