Драконья чаша
Глава 1. Незнакомцы издалека
Шторм бушевал вовсю, волны тяжело ударяли о скалы, разбиваясь о невысокий риф, за которым обычно прятались рыбацкие лодки. Но мужчины Роби успели приготовиться: те, кого кормят ветер и волна да изменчивое рыбацкое счастье, всегда знали о непогоде заранее. Поэтому все уцелело: и люди, и лодки, лишь малый ял Омунда волны закинули поглубже на берег.
Но в то утро на плотно сбитом волнами береговом песке Омунд был не один — ведь волны или отбирают у человека его скудное достояние, или, наоборот, могут что-нибудь ему послать. И все, кто умел ходить, высыпали из Роби на низкий берег в ожидании удачи, которую волны могли прибить прямо к порогу...
Изредка они находили тут янтарь, его высоко ценили на побережье. А однажды Дерик даже отыскал две золотых монеты, очень старых. Ауфрика Мудрая сказала, что знаки на них нанесли Древние. Поэтому Дерик не медля отнес монеты прямо в кузницу, где их переплавили в слиток, сняв заклятие с доброго металла.
Но неизменно волны оставляли на песке плавник и груды водорослей, из которых женщины делали краску для зимних одежд, и раковины — сокровища для детей. А еще — обломки кораблей, не похожих на те, что бросали якоря в небольшой огражденной рифами бухте Роби, да и в море жители поселка не встречали таких, разве что в порту Джорби.
Тогда-то и появились неизвестные. Сначала собравшиеся на берегу заметили вдали лодку, потом в ней кто-то шевельнулся. Весел не было видно — грести было некому. Люди на суше сразу замахали руками и закричали, тщетно пытаясь перекрыть гомон морских птиц, но ответа не последовало.
Наконец, Калеб-кузнец разделся и, опоясавшись веревкой, бросился в воду. Подплыв к лодке, он отчаянно замахал руками, давая понять, что люди на борту живы, привязал веревку, и мужчины общими усилиями вытянули утлое суденышко на берег.
Их было двое: женщина привалилась к борту, слипшиеся от соленой воды волосы свисали на бледное лицо, руки неуверенно потянулись ко лбу, словно она хотела отвести влажные пряди от глаз. Мужчина был недвижим, на виске его была видна рана, должно быть, полученная в бою, и сперва его приняли за мертвого. Но Ауфрика, как и следовало целительнице, протолкнулась вперед, расстегнула на его груди промокшую тунику и, уловив едва различимые биения, объявила, что ни море, ни превратности судьбы пока не заставили раненого покинуть этот мир. И вместе с женщиной, которая, казалось, оцепенела от пережитого — испуганно озираясь, она не отвечала на вопросы и только слабой рукой отводила со лба волосы, — его взяли в дом Ауфрики.
Так со штормом в Роби появились незнакомцы. И остались там, хотя и некому было поручиться за них. Полученная мужчиной рана не позволяла им трогаться в путь. Первое время он был беспомощен как ребенок, и женщина ухаживала за ним с такой самоотверженностью, будто когда-то его и в самом деле отняли от ее груди.
Их выбеленная солью и торчащая колом одежда не походила на деревенскую, да и сама женщина отличалась от жительниц Роби и окрестных земель. Сначала, как говорила любопытным Ауфрика, женщина не понимала их языка, но научилась говорить очень быстро. И тогда прежде не отличавшаяся скрытностью Ауфрика стала все меньше рассказывать о них людям. Гудита, жена старейшины, да и другие допытывались, задавали вопросы, но она уклонялась от ответа, словно скрывая потрясшую ее тайну, что внезапно открылась ей.
Женщины Роби беспрестанно судачили об этом с мужьями, и наконец Омунд явился в дом Ауфрики как старейшина, дабы узнать имена неизвестных и цель их прибытия и поведать о них Гейларду, лорду здешних земель. Было это все в год Саламандры, еще до Великого Вторжения. Высший Халлак наслаждался миром, и закон царил в его пределах, особенно на побережье, где люди поселились давно, намного раньше, чем в иных местах.
Неизвестный грелся на солнце, рану на лбу затянул шрам, который почти не портил красивое лицо мужчины. И тонкие черты, и темные волосы — все отличало его от жителей Долин. Он был худощав и высок, на руках его, свободно лежавших на коленях, Омунд не заметил мозолей от сетей и весел, как на собственных ладонях. Судя по всему, этот человек добывал пропитание иным путем.
Он улыбнулся Омунду открыто и бесхитростно, словно ребенок, и что-то в его глазах заставило Омунда улыбнуться в ответ, как собственному младшему сыну. И тут он понял, что нет правды во всех пересудах деревенских женщин и разговорах мужчин за рогом, полным вина: не было зла в бедном чужаке и не таило опасности его прибытие.
Скрипнув, открылась дверь, и Омунд, отведя взгляд от улыбавшегося мужчины, оказался перед его спутницей. Вот тут-то и шевельнулось что-то в мозгу Омунда, хотя был он простым человеком, чьи мысли не идут дальше событий дня.
|
