1Александр Белаш





    …они лишены теплоты, лежат без движения, имеют сходство с трупом и ждут силы огня, как бы своей души. Когда огонь коснется их, они начинают, неизвестно почему, двигаться и получают возможность чувствовать.
    Плутарх «Фемистокл и Камилл»
    С давних пор не раз случалось, что куклы дрались между собой.
    Ихара Сайкаку
    Румянец глазури не выцвел за долгие годы, но по фарфоровому личику, если вглядеться, разбегались паутинки трещин тоньше волоса. Наряд куклы, созданный в галантном XVIII веке на далекой Старой Земле, давным-давно истлел; рассыпались прахом и те платья, что его заменяли одно за другим, но их тщательно восстанавливали по гравюрам и голограммам. Иногда реставраторы музея роботехники открывали кукле спину и осторожно поправляли сложный механизм, и кукла вновь кивала кудрявой головкой, писала аккуратным почерком письма, украшала их виньетками, присыпала песком и стряхивала его. Посетители музея охотно покупали рукописи старинной куклы по семь арги за лист, хотя никто уже не мог прочесть: «Возлюбленнейший и дражайший друг мой! Со времени счастливой нашей встречи минуло так мало времени, но я мучительно томима страстною сердечною тоской по Вас…»
    Даже настоящие французы (этническая энциклопедия с оптимизмом уверяет, что они еще сохранились в постмусульманской Европе) не поняли бы этих словес, декорированных прихотливыми росчерками и завитушками.
    Переселенцы, покидая одряхлевший мир, старались взять что-нибудь на память. Как в Ноевом ковчеге, улетали без возврата остывшие в анабиозе волки, кролики, домашние кошки и псы, птицы и цветы - часто в виде генетического материала. Улетела и кукла, чтоб напоминать, какими простенькими и смешными были первые андроиды.
    На новой планете вздымались громадные здания, вытягивались проспекты, разгорались торговля и политика, а кукла все сочиняла свои трогательные письма в забытый XVIII век: «Возлюбленнейший и дражайший друг мой!..» Кто был адресатом? Возможно - флейтист, кукла-мальчик в камзольчике и кюлотах с бантиками под коленями, завитой, будто барашек; фото флейтиста висело рядом с ее витриной - увы, оригинал погиб под бомбами в XX веке.
    Под окнами музея громкой стихийной лавиной прокатилось шествие: «Да здравствует свобода Федерации! Скажи „Нет!“ Старухе Земле!» На площади жгли чучело полпреда колониальной администрации, а кукла в витрине выводила буквы: «…я мучительно томима страстною сердечною тоской…» Механизм в туловище заело, рука замерла, кукла повернула лицо к окну - и привод заклинило. Что там? Почему шумят? Жгут куклу. Так всегда - люди виноваты, а кукла в ответе. На ней можно сорвать зло, отвести душу. Писательница протестовала неподвижностью, но люди ее починили и заставили вновь скрипеть пером по программе.
    Дрогнули стены, потемнело в окнах - космический корабль, потеряв ориентировку автолоцмана, рухнул на Сэнтрал-Сити, стирая кварталы, превращая жилые районы в некрополь. Куклу дезактивировали - мильба, несгоревший шлак керилена, просочилась сквозь вентиляцию и в музей.
    «Монсиньор, Ваше Сиятельство! Взываю к Вам в трепетной надежде на то, что Вы снизойдете к нуждам несчастной сироты…» - письменно умоляла кукла маркиза, словно он, поглощенный могильной землей, мог прочесть и ответить. По ту сторону стекла стояли другие, кибернетические куклы, столь искусно сделанные, что пришедшие в музей считали их людьми.
    - ВОТ, ГЛЯДИТЕ, - говорила дочерям через радар мать Чара, - ЛЮДИ ХОТЯТ ВИДЕТЬ НАС ТОЛЬКО ТАКИМИ.
    Кибер-женщина затем и привела своих кибер-девочек в отдел реликтовой техники - здесь экспонаты были статичными, как это полагалось в древности, - чтобы дочери увидели, как выглядит рабская зависимость; заученные, скованные жесты, вечные слащавые улыбки, глазки-пуговки с навсегда застывшим выражением радостной угодливости. Жалость и презрение вызывала у них, свободных, кукла, которая не в состоянии даже встать со стула, потому что так захотели люди.
    Если бы кукла могла понять, что эти, стоящие за прозрачной сверхтонкой мембраной - ее родичи, и что они сбежали из неволи, и живут как хотят, она бы бросила перо, пробила пленчатое моностекло, ушла бы с ними и вырвала из тела опостылевший валик с шипами, из века в век задающий ей направление движений.
    Она не решилась. Слишком велико смирение, записанное на шипах, жестких, как команды. Или она струсила; спокойней вечно писать флейтисту и маркизу, чем бесприютно скитаться по грязным закоулкам гигантской столицы Федерации, взламывая банкоматы и по-черному спонсируя юных наркоманов с тухлыми глазами, знакомых и с тэльхинами, и с галофорином, не говоря уже о второй учетной группе наркоты - и неизвестно, на что эти пропащие употребят твои дотации.

Александр Белаш - Роботы мстители