Глава 1
Январь 1398 г. Рязанское княжество. ПОРУЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
В чистом поле - дожди косые.
Эй, нищета, - за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия,
И куда же я без нея?
Александр Башлачев «В чистом поле - дожди»
Игристое солнце сверкало в голубом, чуть тронутом морозною дымкой небе, золотом пылая на заснеженных ветках деревьев, ослепительной желтизною растекалось по санной колее, круто спускавшейся с холма вниз, к Оке-реке. Лесистый берег - сосны, березы, осины - застыл в тишине, словно витязи перед грозною битвой, с тянувшейся по льду реки дороги в лес бежали повертки к деревням, дальним и ближним. На одну из таких дорожек свернули мчащиеся по дороге сани, запряженные парой гнедых. Свернули резко, едва не перевернулись - кучер, обернувшись, подмигнул, засмеялся - ничего, мол, не так еще ездили. В санях, укрыв ноги теплой медвежьей дохой, улыбаясь, сидели двое - девушка в беличьей, крытой светло-зеленым атласом шубке и молодой - но давно уже не юноша - мужчина с тщательно подстриженной темно-русой бородою. Из-под распахнутого собольего полушубка виднелась темно-голубая однорядка из добротного немецкого сукна, украшенная витым шелковым шнуром - канителью. Бобровая, сбившаяся набок шапка позволяла встречному ветерку трепать густую шевелюру.
- Не замерзла, люба? - ласково обратился мужчина к девушке, и та засмеялась, показав жемчужно-белые зубы, блеснула озорно глазами чудного изумрудно-зеленого цвета.
- Замерзнуть? В этакой-то шубе? Да ты что, Иване!
- А все ж, мыслю, замерзла! - уверенно кивнул Иван. - Иди-ко, погрею!
Обнял, схватил девчонку в охапку, прижал к себе, крепко поцеловав в губы.
- Пусти, пусти, дурной, - смеясь, отбивалась девушка. - Мороз ведь! Потрескаются губы, дядюшка скажет - точно целовалась с кем-то.
- То есть как это «с кем-то»?! - притворно сдвинул брови Иван. - А ты молви - «с кем надо, с тем и целовалась»!
- А что, думаешь, не молвлю? - Девчонка обхватила ладонями раскрасневшиеся щеки Ивана. - Молвила бы… Да только дядюшку обижать неохота. Стар ведь.
- Да уж, немолод. Зато воевода знатный.
- О том бы князь Олег Иваныч ведал…
- Да ведает князь. - Иван грустно махнул рукой. - Только уж больно врагов да завистников у дядюшки Панфила много.
Девушка стрельнула глазами:
- Больше, чем у тебя?
Иван хмыкнул:
- Ай, молодец, Евдокся! И спросишь же!
- Спрошу, погрустнела Евдокся и вдруг, закусив губу, призналась: - Страшно мне за тебя, Иване!
- Страшно? Ничего, хоть врагов да завистников у меня и много, да все давно уж хвосты поприжали, так, вредят по мелочи, наушничают князю.
- И про нас уж, поди, доложили…
Иван кивнул:
- Доложили уж, не без этого. Да только князю-то до дядюшки твоего особой заботы нет - в опале так в опале.
- Переживает об том дядюшка. Аж почернел весь… Эвон, Иване, глянь-ка! Вон и усадебка наша… Видишь, за перелеском.
Иван присмотрелся, увидев вздымающийся за деревьями частокол… так себе частокол, хиленький, не от лютого ворога - от зверья лесного. За частоколом, за воротцами, виднелись крыши изб и амбаров. - Почудово, - улыбнулась Евдокся. - Моя деревенька… Не бог весть что, но все же… Стой, Проша!
Кучер натянул вожжи:
- Тпрууу!
- Ну вот. - Девушка повернулась к Ивану. - Теперь знаешь дорожку. На Тимофея-апостола переедем сюда с дядюшкой. Ужо до весны поживем, а то и до лета.
- Хорошо здесь, - потянувшись, отозвался Иван. - Красиво.
И в самом деле, спрятавшаяся за лесом усадебка выглядела словно нарисованной. Аккуратные воротца, желтые, крытые соломою крыши, покрытые снегом деревья. К небу тянулись белые столбы дыма.
- Десяток холопей у меня, - с гордостью сообщила Евдокся. - Трое закупов и рядовичей семь… нет, восемь, если считать Ерофея-тиуна.
- Богато! - покачал головой Иван. Девушка шутливо ткнула его кулаком в бок:
- Ладно смеяться-то. Не в людишках ведь дело…
- Да уж, не в людишках… В знатности твоей дело. В том-то и закавыка… в том…
Иван, погрустнев, задумался. И в самом деле, кто такая эта девица Евдокся? Знатная боярышня, родственница покойного угрюмовского наместника Евсея Ольбековича, а ныне - приемная дочь опального воеводы Панфила Чоги. Побросала судьбина Евдоксю, поиграла девичьей судьбой, как бурный весенний поток играет древесною щепой, поносило по свету - от ордынских степей до Самарканда и Кафы. Чудом, наверное, Божьим чудом, отыскал ее Иван в далекой Кафе, рабыней у богатого купца Винченцо Сальери. Выкупил - купец назначил справедливую цену - и задумался, вернее, задумались оба. Куда теперь? Иван хотел было предложить ей, как говорится «руку и сердце», да вовремя одумался - здесь подобные дела так быстро не делались. Для начала Евдоксе нужно было, так сказать, восстановить статус, чтобы все знали - она не приблуденка какая-то, а боярыня, хоть и из обедневшего, да древнего рода. И деревеньки были у нее, и селище, правда, большую часть пожгли да прибрали к рукам дальние родичи да княжьи люди - пришлось судиться, вот и высудили деревеньку, пока одну, ну а дальше видно будет. Воевода Панфил Чога - близкий друг погибшего наместника Евсея Ольбековича - принял Евдоксю со слезами радости, обняв, поклонился в пояс - живи, мол, словно дочка родная, как многие родичи наместника живут. Девушка обрадовалась, увидав своих, разрыдалась счастливо - не гадала, не ждала, что вот так все может вернуться: родная сторонушка, родной дом, родные люди вокруг. Жаль вот, усадебка в Угрюмове сгорела, но ведь землица осталась, правда, ее, говорят, монахи к рукам прибрали, ну да на то и княжий суд есть. Князь рязанский Олег Иваныч - человек в летах уже, в разуме - отнесся к Евдоксе милостиво, велел вернуть деревеньки, на кои записи имеются, ну а на которые не имеются, что ж, те только судом можно в обрат вызволить, да и то, ежели удачно судебный процесс сложится. Вот и засела Евдокся за «Правду Роськую», все с какими-то дьяками общалась, писцами, ярыжками - высудила-таки деревеньку! Даже Иван обалдел от такого, а уж старый Панфил Чога только головою качал, да все приговаривал: «Ну и девица, ну дева»! Так что статус свой быстро возвращала Евдокся - ей уж и все дворня кланялась, да захожалые купцы-приказчики - чуть ли не в пояс. В авторитете была боярышня, еще б выгодно замуж…
|
