1Андрей Лазарчук




    

Не будем цепляться за жизнь,
    Забудем о слове «пощада»,
    И рифмы не будем искать
    Для жизни: ей рифмы не надо.
    Мириться устала душа,
    Пружинить устала рессора.
    Не всякая жизнь хороша.
    Да здравствует добрая ссора!


    Когда назревает разрыв,
    Не станем молить об отсрочке.
    Соблазн многоточий забыв,
    Поймём преимущество точки,
    Падения праздничный взлёт
    И гордого люмпена навык.
    Увидит - сама приползёт.
    Но лучше без этих поправок.


    Довольно! Прославим отказ
    От муторной, мусорной тяжбы,
    Похерить которую раз
    Почётней, чем выиграть дважды!
    Довольно мирить полюса,
    Не станем искать компромисса -
    Улисс был большая лиса,
    Но Гектор был лучше Улисса.


    И если за нами придут,
    Не станем спасаться в подвале -
    Довольно мы прятались тут,
    Пока нас ещё не искали.
    Посмеем однажды посметь.
    Пускай оборвётся цепочка:
    Наш выбор - красивая смерть
    И смерть некрасивая. Точка.


    Не стоит смущаться душе
    Легендой про выси и дали.
    Что будет - всё было уже.
    Чего мы ещё не видали?
    Нам нечего здесь прославлять,
    Помимо цветов или пташек,
    Нам некого здесь оставлять,
    Помимо мучителей наших.


    Не будем цепляться за жизнь,
    Когда на неё замахнутся,
    И рифмы не будем искать
    Для жизни: и так обойдутся.
    Пока же расставлена снедь
    И лампа в бутылку глядится -
    Не будем цепляться за смерть.
    Она нам ещё пригодится.


    Дмитрий Быков

    В фильме должно быть начало, середина и конец - но необязательно именно в этом порядке.
    Жан Люк Годар


    - Чепуха, - отрезала леди Мод. - Чтобы лев тебя не тронул, надо только не показывать испуга и смотреть ему прямо в глаза.
    Том Шарп «Блотт в помощь»


    Долгая жизнь имеет свои преимущества. Так, например, я выяснила, что помимо экзистенциального ужаса и экзистенциального отчаяния существуют экзистенциальное веселье и экзистенциальная отвага.
    Д. Х. Шварц «По следу орла»

ПРОЛОГ




    Всё случилось так внезапно, банально и буднично, что никто ничего не понял, а когда понял, всё уже случилось, и было поздно что-то менять, отменять, начинать заново - просто потому, что ничего нового теперь никогда не будет и вообще ничего не будет, и разве что только из расчёта на чудо можно попытаться спасти то ничтожно малое, что нуждается в спасении.
    Ему уже приходилось - страшно давно, в какой-то другой, забытой, неведомой жизни, - вот так же кого-то откуда-то выводить, стены горели, глаза выедал дым. Он забыл, кого он выводил и чем кончилось тогда. Ему приходилось и по-другому: бросать своих в руках врагов и бежать за помощью. Опять же - трудно было вспомнить, кого он бросал и кто были враги. Прошло много тысяч лет и несколько разных жизней.
    Бугристое буро-лоснящееся небо стремительно валилось вниз, и казалось, что только сотни вибрирующих от немыслимого напряжения молний, как колонны, поддерживают его запредельную тяжесть, и что вот-вот они подломятся, и тогда настанет конец всему. А в центре неба, как раз над вершиной холма, в небе намечалось какое-то розовое сияние, будто сферы горние раскалились от этих молний и просвечивали сквозь мглу.
    Наверное, всё это гремело, ревело и скрежетало, но почему-то главным звуком мира был странный слабый шелест или шорох, от которого сводило скулы и вставала дыбом вдоль хребта отсутствующая шерсть. И что-то странное происходило с глазами: не было ни тумана, ни дыма, и предметы вдали вырисовывались вполне отчётливо, - но вот то, что вблизи, казалось бесформенным, мутным, неясным. Чем ближе, тем мутнее.

Андрей Лазарчук - Марш экклезиастов